УСЛОВНО Сроки условные. Вся жизнь
и культура в нашем государстве - условные. И то облегчение, которое мы (и я, не буду врать) сейчас испытываем - условные. Это был главный киносеанс года. Самый поучительный. Ну, как сеанс? Условно.
«С Серебренникова, Итина и Малобродского
взыскать 129 млн рублей». То есть это воплощение в жизнь установки экс-министра культуры Мединского, которую Серебренников вспоминал в последнем слове: «Эксперименты — за свой счёт»
.Ужасное счастье и ужасное унижение.
«Объявить о помиловании лишь в ту минуту, когда все будет готово к исполнению казни» ( резолюция Николая I на приговоре к смертной казни Фёдора Достоевского)
Ну что ж, мы можем
себя все поздравить: условный срок Серебренникову, Малобродскому, Итину и штраф Апфельбаум ( истек срок давности) говорит о том, что система не хочет переходить в людоедскую фазу. У кого-то из верховных людей есть инстинкт самосохранения.
К журналисту телеканала «Дождь» Павлу
Лобкову и к эксперту «Голоса» Василию Вайсенбергу пришла полиция по итогам вчерашнего двойного голосования. Вы правильно заметили, что в УИКи, Мосгоризбирком и Памфиловой полиция не пришла.
Заступив в 2018 году на
четвертый, последний срок, президент не выдержал и двух лет в положении хромой утки. Чувство, что за твою судьбу взялись и будущее выходит из-под контроля, быстро стало невыносимым.Обращение за обновленным мандатом – это вызов собственному окружению, жест недоверия, непонимания и непризнания меняющейся реальности. Путин противопоставляет «нормальную работу» и «рысканье глазами» – по сути, это запрет соратникам обсуждать их собственное будущее.Президент обозначил свое право монополизировать обсуждение вопроса о транзите. Иными словами, до марта 2020 года, при всей запретности темы преемников, существовал временной ориентир – 2024 год. Сегодня транзит – это уже не вопрос времени. Запрещая обсуждать, что будет после него, Путин пытается успокоить элиты и убрать проблему транзита, но провоцирует обратный эффект – подстегивает недоверие и взаимные подозрения в намерениях этот запрет нарушить.Путин решил, что ему нужен обновленный мандат от общества на формирование нового режима, с новой Конституцией и президентской монополией на решение вопросов будущего. Формально этот мандат он, скорее всего, получит. Но проблема в том, что президент и элиты могут по-разному понимать степень легитимности этого мандата и интерпретировать реальную прочность общественной поддержки Путина.Опросы показывают, что больше половины россиян готовы поддержать поправки. Добавим к этому административный ресурс, результат может перевалить за 70%. Но будут ли эти 70% иметь одинаковую политическую цену и для Путина, и путинской олигархии?Президент может счесть итоги голосования подтверждением того, что российское общество предоставляет ему гарантию на социально-политическое обслуживание «вечного Путина» еще на какое-то количество лет – как минимум до 2024 года. Но у прагматичных элит, далеких от иллюзий о существовании воодушевленного путинского большинства, отношение к этому будет куда более трезвым. Голосование, в организации которого многие из элиты участвуют, получается весьма неприглядным, так что те же 70% можно легко прочитать как 25% реальной поддержки, а то и вообще как отказ в доверии.Референдум планировался как форма шантажа элиты, но его легитимность неочевидна. Желая поставить кланы на место, Путин в одностороннем порядке проводит для них новые красные линии, делая отношения более прагматичными и менее командными. Это примерно как предложение остаться друзьями после разрыва отношений: если что по делу – обращайтесь, но на близость не рассчитывайте. Лишенные права на будущее, элиты неизбежно продолжат «рыскать глазами» в поисках преемника, но уже не отвлекая Путина от «нормальной работы».Проводя референдум, Путин хочет зацементировать свой посткрымский мир, который в действительности давно уже подвержен глубокой эрозии. Попытка застрять в исчезающем прошлом пугает многих не только в рядах оппозиции, но и в истеблишменте, где есть желание двигаться вперед. Речь пока не идет о внутриэлитной фронде – скорее об инстинкте самосохранения, когда неработающие инструменты уже не могут гарантировать стабильность.