Каждый день я получаю комментарии примерно... - Dmitry Chernyshev | Facebook,"Каждый день я получаю комментарии примерно такого содержания: ""Как смеете вы, сидя в Тель-Авиве, призывать нас, живущих в Москве, к сопротивлению. Да вы же провокатор. Поп Гапон. Вы зачем людей под тяжелую статью подводите, как вам не стыдно? Легко тебе там, на диване"" Давайте я вам всем один раз отвечу, чтобы потом не повторяться. Как я смею и почему я буду продолжать это делать. Представьте, что на дворе 1941 год. Вы — француженка, проживающая в оккупированном немцами Париже. Париж не бомбят, жить под фашистами можно, хотя цены, конечно, кусаются и из-за этой ужасной блокады, устроенной англо-саксами, модных вещей не достать. Где-то кого-то хватает гестапо, но это не ваш круг. Так, знакомые знакомых. Нет, конечно, вы против войны и хотите что-бы вот это все поскорее закончилось. Вы встречаетесь с подругами в кафе и за порцией яблочного штруделя с кофе обсуждаете последние новости. Нет, ты представляешь, в Англии работает радиостанция ""Свободная Франция"" и она призывает людей к неповиновению и к саботажу. Диктор рассказывает, как устраивать диверсии на железных дорогах и как спасть людей от призыва в армию. Ишь, какие они там у себя на островах смелые. А что с нами за это гестапо сделает? Да как вам не стыдно! Приехали бы и показали, как надо. А то из-за пролива каждый может давать советы. Сами-то уплыли из Дюнкерка, как припекло. Что ж вы не остались во Франции? Провокаторы! Ну, представьте, что закроется радиостанция ""Свободная Франция"". Легче вам будет жить под фашистами? Спокойнее? Никто не будет вам рассказывать про концлагеря и про Сопротивление. Уверен, что гестапо будет очень довольно. А теперь забудьте про Вторую Мировую. Вернемся в наше время. Вы говорите, что сидя в Тель-Авиве у меня нет права призывать вас к сопротивлению фашистам. Хорошо. Давайте представим другую ситуацию. Навальный, Кара-Мурза или Яшин из тюрьмы призовет вас к сопротивлению. Они сидят в российской тюрьме. У них есть право. Их призыв вы услышите? Ответьте не мне. Себе ответьте. Только честно. А если кто-то из российских партизан, сжигающих сегодня релейные шкафы, призовет вас к сопротивлению, его вы послушаете? Встанете с дивана? Эти люди рядом с вами. У них есть право. Что вы им ответите? А теперь про меня. Я не молчал в Москве, не понимаю, с какой стати я должен молчать в Тель-Авиве. Вам нельзя призывать людей к саботажу — вам за это светит статья. А мне можно. Вам нельзя призывать людей к срыву призыва — вам за это светит статья. А мне можно. Вам нельзя рассказывать о способах ведения рельсовой войны — вам за это светит статья. А мне можно. Я — голос тех, кому светит статья. Если я заткнусь, гестапо будет довольно. Нет, вашего голубка на аватарке сегодня недостаточно. Не канает он после Бучи. И вашего шушушу на кухнях тоже маловато. Не слышно его после Краматорска. И не надо пытаться меня заткнуть. У вас это не получится.",Каждый день я получаю комментарии примерно... - Dmitry Chernyshev | Facebook,https://www.facebook.com/dmitry.chernyshev.5/posts/pfbid0raCzHnkfN2G2VeHjg8AuRSPn5nUwxLDehZHCbhCQDeyUYqtVUjnB1PxgEvRpoMVUl,2023-04-29 03:35:16 -0400
«Дезертиры империи». Кардиограмма души эмигранта-дезертира Татьяны Вольтской – Точка.Зрения,"Кто такие дезертиры империи? О чем пишет Вольтская? О российских реалиях, войне в Украине и тяжелой доле эмигранта. «Дезертиры империи» — название, над которым стоит задуматься. Дезертир — уклонист, самовольно оставивший воинскую службу. Империя — форма самой России. Выходит, империя — поле брани, раз с этим понятием сопрягается фигура дезертира. Его смело можно приравнять к эмигранту, если страна (империя) есть поле сражения. Война коснулась каждого, и ее проекция упала на умы русских. Как нам известно, война — явление не только внешнее, глобальное, но и внутреннее, взрывающееся в мирке человека смятением и ужасом развернувшейся моральной борьбы. Выходит, что дезертиры империи — люди, вынужденные бежать из страны, расстелившейся пластом сражения, где вожди воюют с собственным народом; бежать из страны, где война — неотъемлемая часть жизни. Однако дезертир, несмотря на выбранную — хоть и опасную — свободу, уносит войну с собой: Мы с тобой — дезертиры империи, Вызывающей скуку и страх Воробьями с намокшими перьями Мы сидим на чужих проводах. Вольтская обращается к читателю (мы с тобой), что указывает на некое единство. Да, мы дезертиры. Да, мы бежали. Но мы — это не одинокое я. Идея русской общинности, соборности распространятся и на дезертиров империи. Чувство обособленности, брошенности (Воробьями с намокшими перьями/ Мы сидим на чужих проводах) сопрягается с болезненным единством тех, кто вынужден покинуть бульвары с нарядными перьями, физкультурников и деву с веслом. Нас с тобой — заветные слова поддержки: несмотря на оторванность от дома, мы с тобой вместе на чужбине. Провалились в кровавые сны — маркер того, что война растекается и остается в жизни дезертира даже на уровне бессознательного, то есть кошмарных снов. Образ птицы пронизывает сборник. В стихотворении «Мы с тобой — дезертиры империи…» всплывает фигура воробья с намокшими перьями. Известно, что воробьи ведут оседлый образ жизни и не относятся к числу своих перелетных собратьев. Однако в случае с данным текстом Вольтской мы наблюдаем феномен перелетного воробья, что усиливает трагизм происходящего, поскольку из дома выдворяют тех, кто адаптировался и не нуждается в смене места ради того, чтобы выжить. Незнакомые площади и станции пугают воробьев, поскольку они привыкли к людям, которые их кормят; оказавшись на незнакомой земле, их фактически втягивают в игру наподобие лотереи или русской рулетки: тебе перепадет либо зернышко, либо злорадное «кыш!». Мы — не рабы, рабы — не мы! Вспомним лозунг из первой советской азбуки «Долой неграмотность: Букварь для взрослых» (1919): «Мы — не рабы, рабы — не мы!» Во-первых, это синтаксический палиндром. Во-вторых, существует два способа написания этой фразы: «Мы — не рабы, рабы — не мы!» и «Мы — не рабы, рабы немы». Второй вариант показателен, поскольку при ликвидации рабской безграмотности стояла задача научить говорить, то есть дать прежним рабам голос, а следовательно, и свободу. У Вольтской в первом катрене стихотворения «Чёрствый батон голубям накрошен…» мы видим такую строчку: «Мы — не фашисты. Фашисты — не мы». Советский лозунг, ставший идеологемой, трансформируется на современном поприще. Почему мы не фашисты? Потому фашисты — немы; фашисты — те, кто молчит. Как и в случае дезертирами-эмигрантами, в контексте Вольтской между «рабами» и «фашистами» можно смело ставить знак равенства. Почему? Потому что фашист по своей природе — раб идеологии, а рабы лишены права голоса: за них вещает неусыпный Большой Брат. Второй катерн вводит в текст фольклорные мотивы. Алатырь-камень в русском фольклоре — центр мироздания, его сакральное ядро, на котором, согласно преданиям, были высечены законы Сварога — верховного славянского бога огня. Алатырь служит неким связующим элементом между Явью и Навью, образуя своего рода портал. Иными словами, это перепутье. Дальше возникает сказочная формула, трансформировавшаяся в пословицу. В словаре В. И. Даля она записана так: «Вправо поедешь — коня потеряешь; влево поедешь — самому живу не быть». У Вольтской наблюдается трансформация народной мудрости: «коня потеряешь» становится «окажешься в Буче», а «самому живу не быть» — «очнешься в тюрьме». Как говорится, третьего не дано — смертоносная дилемма. Можно предположить, что параллель «конь — Буча» вводит элемент военного похода: конь — неизменный атрибут «добра молодца», а Буча — кипящее поле сражения, впоследствии обратившееся выжженным полем. Тюрьма же — то, что ждет уклониста, который осмелится пойти против режима. Интересно, что выбор дает ворон — именно он каркает на ухо, оглашая «правила игры». В фольклоре ворон — предвестник смерти. Невольно вспоминается поэма Э. По «Ворон» — истинно романтическая, где лирический субъект тоскует по своей возлюбленной. В поэме По Ворон также наделен голосом. Влетев в окно, он отвечает на страдания лирического субъекта кратко: «Nevermore». Слово, состоящее из двух наречий («никогда больше»), ставит крест на страдальце, раскрывая ему тягостную неотвратимость смерти, безысходность. Такая же безысходность наблюдаетс