И тогда мы решили: «Если
университет больше не может быть свободным, значит нужен новый свободный университет. Здесь пути университета и государства расходятся». А ковидно-карантинный семестр с его принудительным форматом онлайн сыграл роль катализатора в разрушении подгнивающего стереотипа безальтернативности классических аудиторных занятий. В любом случае рано или поздно переход на смешанные формы онлайн/офлайн обучения все равно бы произошел. Жизнь просто подкорректировала скорость этого перехода.Начинание оказалось очень резонансным. За десять дней мы получили более пяти тысяч заявок на 20 объявленных курсов и очередь из ученых, желающих к нам присоединиться. Мы не были к этому готовы, но справились. Мы не только отобрали своих слушателей в условиях высокого конкурса, мы не только начали читать свои курсы, мы проводили совещания и дискуссии, решали оргвопросы, привлекали помощников-волонтеров, искали новые нестандартные формы взаимодействия. Параллельно, читая мотивировочные письма претендентов, мы вынуждены были осознать глубину кризиса высшего гуманитарного образования в России.А ведь с момента зарождения идеи прошло не больше двух месяцев. То есть мы нечаянно попали в точку концентрации напряжения. Ведь ничего нет сильнее идеи, время которой пришло. Да, конечно, цыплят по осени считают. Сделать предстоит еще очень много и итоги подводить рано. Но уже понятно, что свободное гуманитарное онлайн-образование на русском языке востребовано. Независимость от политических протоколов и профессионализм привлекают к нему содержательно, а простая и технологичная форма бесконечно расширяет аудиторию. География только моих слушателей простирается от Амурской области через Новосибирск, Томск, Москву, СПб, Краснодар, Париж, Стокгольм, Берлин до американского городка Анн-Арбор в штате Мичиган.
Хорошо уволить не получилось
Цели Свободного университета Берлина отражены в его девизе «Правда, справедливость, свобода» (лат. Veritas – Iustitia – Libertas). Этот университет получил статус субъекта публичного права с обширными правами самоуправления и подчиняется попечительскому совету, а не напрямую государству. Со временем такая модель в системе университетского образования получила название «берлинской».Цели нового русскоязычного Свободного университета (хотя кто знает, ограничимся ли мы только русским языком или будем говорить о русском на разных языках?) очень похожи. Нам не нравится подменный тезис о «деидеологизации» вузов в России, потому что это совсем не об идеологии. «Деидеологизация» – игра словами, подмена понятий. На самом деле это не об идеологии, а об авторитарной цензуре.Как можно преподавать, например, конституционное право – науку о правовом регулировании отношений власти – без профессиональной проверки действий этой власти на соответствие законодательству, его принципам и логике? Или как читать курс сравнительной политики, исключив из него отдельные политические системы и режимы? Или курс политической философии? Или даже курс риторики, если на правила построения речи оказывают влияние политические процессы и мировоззрение политиков? Здесь нет никакой идеологии. Вернее, есть, но лишь как объект профессионального анализа, без которого невозможны научные выводы.Кстати, удаляя нас от студентов нам особо и не предъявляли идеологических претензий. Единственным правилом в Вышке было: если высказываешься на политические темы, не аффилируй себя с вузом. И увольняли нас по формальным, а не по идеологическим основаниям, словно стесняясь самих себя. Вернее, стараясь сделать хорошую мину при плохой игре. Только и это не очень получилось. По крайней мере в отношении юристов, потому что юристы быстро обнаружили прорехи в правовой конструкции увольнений.