Контрпрезидентство Навального. Для чего создается новая биполярность - Московский Центр Карнеги - Фонд Карнеги за Международный Мир,"в случае относительно скорого (например, в 2024 году) ухода Путина с президентского поста власть сначала достанется некоему коллегиальному преемнику, непосредственной частью которого Навальный едва ли будет. Последние лет десять он де-факто стремился к другим высотам: стать главным и единственным серьезным оппозиционером в России, а также превратиться в игрока, чье слово на международной арене весомо и значимо как для интересов представителей российской элиты, так и для процесса транзита власти. Это, в свою очередь, слагается в единую промежуточную цель: превращение Навального в «альтер-президента России», эксклюзивную политико-смысловую альтернативу Владимиру Путину за пределами самой правящей системы. Можно констатировать, что к 17 января 2021 года эта цель достигнута. При этом реализация названной цели почти никак не коррелирует с реальной популярностью Навального среди широких слоев населения России.",Контрпрезидентство Навального. Для чего создается новая биполярность - Московский Центр Карнеги - Фонд Карнеги за Международный Мир,https://carnegie.ru/commentary/83754?fbclid=IwAR1lI4EtNpbC0At0otP5BIkrWaOYtY6T9in5uhhUoI-of0efk1Li1sPgZ0A,2021-01-30 01:01:08 -0500
Facebook,"Просто реши для себя: ты на стороне тех, которые убивают, или тех, кого убивают? Ты за тех, кто бьёт людей, или за тех, кого бьют? За тех, кто травит, или за тех, кого травят? А если не можешь определиться, значит тебя устраивает, что в нашей стране бьют, убивают и травят.",Facebook,https://www.facebook.com/roizmangbn/posts/3777976438935972,2021-01-30 01:02:58 -0500
Facebook,"Школа не может и не должна выполнять сыскных и карательных функций. Учитель, который угрожает ученикам полицейскими репрессиями за мирное участие в политическом митинге, безвозвратно теряет авторитет и уважение в глазах детей. Как воспитатель он обращается в нуль. Учитель, который выискивает лайки и комментарии детей в социальных сетях, а затем направляет списки в полицию, перестает быть наставником и становится полицейским агентом, стукачом. Школа, которая допускает, чтобы участие в митинге ""повлияло в дальнейшем на жизнь детей"", - не ""второй дом"", а враждебное детям репрессивное учреждение. Понятно, что многие учителя привыкли, не рассуждая, исполнять поступающие ""сверху"" распоряжения. Одни боятся конфликта с администрацией, другие - увольнения, третьи опасаются ""подвести школу"". Но есть вещи, которые делать нельзя. НЕЛЬЗЯ. Нельзя становиться ищейками и доносчиками. Нельзя давить на детей, запугивая их репрессиями. Наша профессия, увы, и так уже сильно скомпрометирована той неприглядной ролью, которую многие из нас зачастую соглашаются играть во время выборов. Не надо компрометировать ее еще сильнее. Если нет возможности противиться давлению - нужно искать другую работу. Подчеркиваю: этот пост - не о Навальном, не о политических симпатиях или антипатиях. Он исключительно о недопустимости превращения школы в нечто непотребное. 963Андрей Зиновьев, Aleksey Kamenskikh and 961 others 117 comments 239 shares",Facebook,https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2400289706783116&id=100004063301649,2021-01-30 01:03:40 -0500
Facebook,"Россия с невероятной скоростью идет по проторенной Александром Лукашенко дороге: сцепки на акциях, летающие дубинки, публичные извинения задержанных, выставление задержанных на коленях, теперь вот в воскресенье закроют сразу семь станций метро в центре города. Пожалуй, к воскресенью можно Москву будет переименовать в Минск.",Facebook,https://www.facebook.com/tikhon.dzyadko/posts/10218823212953265,2021-01-30 01:04:17 -0500
Facebook,"чем сильнее государство наказывает за нарушение «несправедливого», скомпрометированного закона, тем сильнее компрометируют себя применяющие его институты. Это как раз та причина, по которой любой штраф за участие в несанкционированном митинге может быть с юридической точки зрения сколь угодно правосудным, но не предотвратит повторного несанкционированного митинга, потому что в глазах большой части общества выходит за рамки представления о нормальном, а крайним окажется назначивший его суд, у которого нет иного выхода, кроме как применять не им писаный закон. Профанация институтов корродирует сами эти институты ещё и потому, что изменяет смысл их существования – и функциональную инертность замещает в этом качестве внешняя воля, её нарушившая. Иными словами, разумный микроскоп, если долго забивать им гвозди, в какой-то момент решит, что он молоток. Ещё хуже то, что профанация институтов, подрывая доверие к ним, корродирует их даже там, где это выходит за рамки политической борьбы. Так произошло, например, с частичной декриминализацией побоев. Она как раз была скорее правильным решением: обычная, не повлекшая вреда здоровью, драка и не является достаточным поводом к уголовному преследованию, к тому же институт частного обвинения оказался совершенно мертворожденным. Что касается домашнего насилия, то оно должно, по идее, образовывать вообще иной состав преступления, поскольку имеет иной объект посягательства, но и здесь законодатель попытался сделать так, чтобы именно его и не вывести из-под уголовного наказания, оставив критерий повторности (логично, что человек, склонный применить насилие, скорее применит его повторно к тем, с кем совместно проживает, а не к случайному прохожему). Но общество прочло усилия законодателя как прямо противоположные заложенному в них смыслу. Скомпрометированность властных институтов по своему охвату шире, чем определенная политическая позиция, это процесс, касающийся общества в целом, поэтому людей, не доверяющих, например, российскому парламенту, значительно больше, чем людей, готовых выходить на акции в поддержку Навального. Это порождает феномен, который я бы назвал «презумпцией злокачественности» - достаточно массовую уверенность в том, что любые регуляторные действия со стороны государства носят характер злого умысла, направленного на то, чтобы осложнить жизнь своих граждан или что-нибудь у них отнять. В более общем смысле она распространяется не только на действия, но и на слова и предполагаемые мотивы отдельных политических акторов. Поэтому прибегать к рациональным аргументам, объясняя, почему, например, Навальный – не агент ЦРУ, или, наоборот, агент ЦРУ, заведомо дохлый номер – при текущем состоянии поля общественной дискуссии это просто невозможно, и только усиливает взаимное ожесточение. А когда не можешь доказывать – остается только верить, но как раз веры-то никому и не хватает. Но самое главное следствие из такого положения вещей заключается вот в чём. Наличие совпадений в представлениях о справедливости по многим вопросам (например, о том, что убивать – нельзя) не исключает расхождений по многим другим. И здесь право осуществляет (должно осуществлять) свою главную регуляторную функцию, которая заключается в демпфировании, смягчении этих расхождений, в установлении некоторого всеобщего компромисса. Его, если можно так выразиться, элементарная структурная единица совершенно неслучайно называется «норма» - то есть, некоторое среднее правильное. Профанация права приводит к утрате им этой функции в некоторой значительной её части, что, в свою очередь, расширяет рамки окна Овертона куда-то совсем уж за грань добра и зла. Поэтому оказывается нормальным дискутировать, например, о том, хороший Сталин, или нет, нужно ли помогать бездомным, или нужно их истреблять, стоит ли заставить всех поститься, или снести все церкви до единой, нужно ли уничтожить гомосексуалов, или, наоборот, гетеросексуалов, ну и так далее. На самом деле, многочисленные российские законы о борьбе с экстремизмом в какой-то степени направлены именно на то, чтобы остановить чрезмерную радикализацию дискурса, но, повторюсь, это система с положительной обратной связью – любые попытки замирения со стороны не вызывающего доверия арбитра ещё глубже сталкивают общество в пучину холодной гражданской войны. И в этом смысле у меня нет для России хороших новостей. Хотя, повторюсь, число людей, для которых институты скомпрометированы, значительно выше, чем число людей, исповедующих определенные политические взгляды (в данном случае – оппозиционные), нет, по-видимому, никакого фундаментального закона, препятствующего постепенному уравниванию этих чисел. Количество зрителей всем известного документального фильма (известного настолько, что у меня нет необходимости его называть), и количество людей, впервые участвовавших в протестах 23 января, свидетельствует в пользу этого утверждения. При этом важно помнить, что в ситуации социальных потрясений выживаемость конкретных институтов зависит не о