Что же касается аппаратных игр, то в них главное то, что у аппаратчиков всех времен есть профессиональное заболевание: атрофия чувства народа. Они в какой-то момент перестают слышать то, что происходит в обществе. В этот момент они “заигрываются” и страна вдруг уходит у них из-под ног. Так было в 1917, в 1991, так будет и с нынешним режимом.
http://yakovenkoigor.blogspot.ru/2017/11/blog-post_3.html
Владислав Иноземцев:”Я не вижу возможностей модернизации при сохранении режима, и впереди катастрофа.
два варианта развития событий. Первый: они приспособятся — как Ковальчук, Ротенберги, Тимченко и прочие, уже попавшие под санкции. Будут еще больше ублажать Путина и договариваться с ним о том, чтобы обменивать утраченные преимущества от интеграции в глобальный мир на увеличение доходов внутри России. Второй вариант — они продадут российский бизнес, а если не получится — бросят его и потихонечку переберутся на Запад. Это, насколько я понимаю, то, что уже давно делают самые разумные: владельцы «Альфа-групп», Михаил Прохоров, да и сотни и тысячи «рангом» поменьше.
Да, во власти представлены разные группы. Но все объединены тем, что они — самые настоящие воры. Вся властная верхушка — криминальная банда, занимающаяся разграблением страны. Мы видели полковников ФСБ, чьи апартаменты сверху донизу забиты деньгами, и господ из Таможенной службы, хранящих деньги в коробках из-под обуви, и «либерального» вице-премьера, скупающего лондонскую недвижимость. На днях у генерала МВД, который руководил борьбой с оргпреступностью, нашли недвижимость во Флориде на 38 миллионов долларов. Конечно, они борются между собой за контроль над схемами разграбления народного достояния, но уж точно не из-за путей развития страны. С точки зрения вреда, который они наносят своей Родине, между ними нет никакой разницы. Если Улюкаева посадят — я и слезы не пролью, как по человеку, потворствовавшему воровской банде. А других там, я убежден, нет, честные люди у нас во власть не идут.
Сегодня все значимые фигуры российской политики и бизнеса либо назначены Путиным, либо допущены им до кормушки. Львиная доля доходов любого олигарха формируется путем освоения бюджетных средств либо продажи своей продукции и услуг государству или на условиях, которые оно определяет. Здесь нет места балансу. Это корпорация, в ней есть ее собственник и начальник — и его назначенцы.
у нас упор сделан на налог на добычу полезных ископаемых и таможенные пошлины. То есть государство имеет очевидный рентный характер. И на что может влиять подавляющее большинство регионов, если они выступают как реципиенты и находятся в зависимом положении? По большому счету, ни местные власти, ни граждане ничего требовать не могут. Как я уже однажды писал, у нищих нет права голосовать за то, кому подаст милостыню богач, выходящий из церкви: кому захочет — тому и подаст. Граждане и регионы не являются стейкхолдерами, они только получатели ренты. Поэтому предположения о самостоятельности губернаторов звучат просто-напросто смешно. Это самостоятельность кассира в банке.
Кремлю не нужны по-настоящему конкурентные, демократические выборы губернаторов, но он видит реакцию населения и подстраивается под нее, стараясь предупредить возможные неприятности. А задача новых губернаторов, во-первых, создать в регионе ощущение нормальности, адекватности вертикали, контакта с населением, то есть проводить профилактику протеста; и, во-вторых, присматривать за местными элитами.
Сейчас дистанция, отрыв губернаторов-«смотрящих» от людей нарастает. Это совершенно соответствует выбранному курсу искоренения федерализма. Путин рассматривает себя как императора, Россию как империю и управляет ею через институт наместников.
в России исторически правитель и государство — одно и то же. Сами слова «государь», «государство» происходят от «господарь» — владелец, хозяин. На Западе понятие государства не связано с понятием владения, как в русском языке: state — это статус, объем функций, land — территория, земля. У нас же государство — это инструмент владения: владей нами. Поэтому в самые драматические времена русский народ поднимался за то государство, которое он должен был желать уничтожить, а потом смиренно возвращался к несвободе, снова и снова совершенно иррационально вставая под ярмо.