году, по данным исследования «Левады», ждут 66% участников опросов — максимальный показатель с 2013 года, отмечают «Ведомости». 45% респондентов считают, что в 2020 году в России продолжатся массовые протесты (рост на 10 процентных пунктов за два года).
Мы относимся к группе из
шести стран, где высокий человеческий капитал сочетается с низким уровнем развития общественных институтов. Интуитивно кажется, что мы подтянем институты до уровня человеческого капитала. Но у нас идет обратный процесс, у нас падает уровень человеческого капитала, потому что лучших мы отдаем, втягиваем чужих. Даже если они [чужие] умные и образованные, мы их втягиваем не для этого [компенсации интеллектуальных потерь], а чтобы они метлой работали.
Нет лучшего способа заставить человека
с детства, со школьной скамьи возненавидеть все, связанное с историей войны, чем бесконечный ряд протокольных мероприятий, неостановимый вал всех этих конкурсов, «вахт памяти», и «строевых смотров». Все это уже было в Союзе, а наши чиновники только одно ведь умение и демонстрируют — умение воспроизводить с удивляющим рвением самую убогую часть советского опыта. Хотя нет, воруют, конечно, с новым, в СССР невиданным размахом, но это другая тема.
Построен ли в России режим, схожий с муссолиниевским
Построен ли в России режим, схожий с муссолиниевским, по которому, как заметил юный публицист канала г-жи Симоньян, «частично идет Россия»? Элементы корпоративизма, легитимации через историческую политику, национализм, империализм и изоляционизм, государственный капитализм, политический авторитаризм, отсутствие ротации власти, режим личной власти, фиктивные демократические институты — все это присутствует. Больше того, такую эволюцию несложно было предсказать.
А что принесет 2020‑й внутри
России? Здесь мы видим бессилие президентской вертикали, подменившей собой государство. Путинские нацпроекты, которые должны были придать импульс развитию, не вызывают оптимизма даже в Кремле. Сама вертикаль превратилась в изъеденную ржавчиной конструкцию, выходящую из‑под контроля своего создателя, с отчаянием причитающего: «Воруют сотнями миллионов, сотнями миллионов!»Власть неспособна консолидировать народ через обещание благосостояния. Но не работает и традиционная модель управления — через превращение России в крепость. Люди хотят нормальной мирной жизни. Нарастает глухое недовольство, прорывающееся наружу сотнями локальных протестов.Правда, пока нет признаков того, что в России зарождается системная альтернатива, способная стать угрозой свирепеющему самодержавию. Скорее всего, в 2020‑м в РФ сохранится тягучая ситуация безысходности. Пока не возникнет кризис, который породит импульс к обновлению. Но кризис является результатом отчаяния. Зачастую общество предпочитает застой и гниение, не будучи готовым платить цену за непредсказуемость нового. Тем более если не видит в окружающем мире примера для подражания.
ВСЕ диктатуры в русской истории
неизменно сопровождались либеральной оттепелью (в особо сложных случаях, как в 1855-м или в 1985 году, – перестройкой). Так было, начиная с деиванизации после самодержавной революции Ивана Грозного в XVI веке до десталинизации после Сталина и дебрежневизации после Брежнева – в ХХ веке. Исключений до сих пор не было. А диктатур в истории нашей государственности хватало. И либерализаций тоже. Достаточно вспомнить депетринизацию (13 вполне европейских конституционных проектов соревновались в 1830-м, включая проект Верховного тайного совета), депавловизацию («дней Александровых прекрасное начало») и дениколаизацию (Великая реформа). Было бы, согласитесь, странно, если бы столь устойчивый исторический паттерн (все-таки четыре столетия!) в XXI веке почему-либо отказал, и России удалось бы избежать депутинизации.
«Первыми попытались переосмыслить случившееся эмигрантские
евразийцы. Вот что предложили они взамен мифа о запоздалой Европе и пушкинской звезды. Все культурное наследство XIX века объявили они ложным, путь в Европу -- путем к гибели. Потому что на самом деле, -- дерзко заявил их родоначальник молодой князь Николай Трубецкой, -- никакая Россия не Европа. Она -- Орда. «Русский царь явился наследником монгольского хана. Свержение татарского ига свелось к перенесению ханской ставки в Москву. Московский царь был носителем татарской государственности» c.28. «Открытием, однако, была эта евразийская дерзость только для русской историографии. Западная давно подозревала Россию именно в этом. Самым, пожалуй, красноречивым в зтом хоре подозревающих был Маркс. «Колыбелью Московии, -- писал он со своей фирменной афористичностью, -- была не грубая доблесть норманской эпохи, а кровавая трясина монгольского рабства. Она обрела силу лишь став виртуозом в мастерстве рабства. Освободившись, Московия продолжала исполнять свою традиционную роль раба, ставшего рабовладельцем, следуя миссии, завещанной ей Чингисханом... Современная Россия есть лишь метаморфоза этой Московии»7. c.28. Cогласитесь, что полемистом Маркс был классным, и бил он безошибочно в больное место евразийцев, в то, что «русско-монгольская государственность», которую они с таким энтузиазмом противопоставляли европейской, означала – РАБСТВО. Как бы то ни было, к началу ХХ века версия о монгольском происхождении России стала в Европе расхожей монетой. Во всяком случае знаменитый британский географ Халфорд Маккиндер, известный как «отец геополитики», повторил ее в 1904 году как нечто общепринятое: «Россия – заместительница монгольской империи. Ее давление на Скандинавию, на Польшу, на Турцию, на Индию и Китай лишь повторяет центробежные рейды степняков»8.c.21. И когда в 1914-м пробил для германских социал-демократов час решать за войну они или против, именно на этот обронзовевший к тому времени Стереотип сослались они в свое оправдание: «Германия не может не подняться на защиту европейской цивилизации от русско-монгольских орд, угрожающих ей с Востока». И как о чем-то не требующем доказательств рассуждал, оправдывая нацистскую агрессию, о «русско-монгольской державе» в своем злополучном «Мифе ХХ века» Альфред Розенберг. Короче, несмотря на колоссальные и общепризнанно европейские явления Пушкина, Толстого, Чехова, Чайковского, задолго до евразийцев начала Европа воспринимать Россию как инородное, азиатское политическое тело, как воплощение старинного ее страха – ДЕСПОТИЮ. Выход на сцену евразийцев был в этом смысле важен лишь как своего рода саморазоблачение России. С ними складывающийся консенсус обретал характер всеобщий: сами, мол, признавались. Оставалось немного. Никто из упомянутых выше авторов не был профессиональным историком (исключение -- американский евразиец Георгий Вернадский, но он не относился к числу корифеев западной историографии). Никто, стало быть, не мог авторитетно обосновать этот, широко уже, как мы видели, распостраненный Стереотип неевропейскости России, если можно так выразиться, на материале русской истории. Ни мыслитель, ни географ, ни тем болеее политики не могли поставить на нем, так сказать, официальный штамп исторической НАУКИ. Добиться, иначе говоря, чтоб со студенческой скамьи усваивали этот Стереотип все образованные люди и любое возражение против него рассматривалось как дилетантство или ересь. Только когда взялись за дело профессионалы историки, корифеи консесуса, получил Стереотип права гражданства, а я – стал «белой вороной».Таково происхождение моего антагониста».