Подбегает официантка. Что случилось. Да вот, говорит, бомба тут у нас. Какая бомба. Да хрен знает. Говорит, через час рванет, весь дом разнесет. Да он пьяный. Чушь какую-то городит. Что ты его слушаешь. Да кто его разберет. Знаешь, как оно сейчас бывает. Нет-нет да и рванет.
Наблюдает со стороны, улыбается. Давайте, давайте, болтайте больше. Время тикает.
Слушай, может, правда. Вдруг. Это что ж потом будет. Ну да. Слушай, давай звони в милицию. Пусть приезжают, осматривают.
Звонят. Да, выезжаем.
Ну, девочки, спасибо за, как говорится, приятный вечер, за обслуживание, пойду я, да постойте, что значит пойдете, вы милицию-то дождитесь, а зачем мне, сами дожидайтесь, время позднее, спатеньки пора, до свидания, девочки, шмяк на стойку пятисотрублевую бумажку, ушел.
Найти в городе этого деятеля, разумеется, труда не составило. Продолжение банкета обошлось в восемнадцать тысяч плюс судимость. Гулять так гулять.
Хотя это еще что. Человеческому благоразумию доступны еще и не такие высоты. Недавно в Тольятти за ложное сообщение о готовящемся теракте был осужден Михаил Дорофеев. Имея за плечами не одну судимость за грабежи и разбои, этот мудрый человек со своего мобильного телефона позвонил в милицию и сообщил о заминировании культурно-оздоровительного центра «Атлантида», расположенного
в Автозаводском районе. На указанное место выехала группа немедленного реагирования, факт заминирования не подтвердился. Как злостный рецидивист Дорофеев получил за свою шутку полтора года строгого режима.
Дмитрий Данилов
* БЫЛОЕ *
Последний штык
Офицеры русской армии о боях пропагандистских и прочих
В архиве «Радио Свобода» сохранилось немало записей интервью с современниками и участниками Первой мировой войны. Все эти люди, по обстоятельствам судьбы, после Октябрьской революции оказались за рубежом. Полвека спустя на глушимых тогда волнах станции прозвучали фрагменты некоторых рассказов ветеранов. Теперь есть возможность познакомиться с ними без всяких помех.
Иван ТОЛСТОЙ
Георгий Яковлевич Киверов
Родился в 1896 году в военной семье. 19-летним юношей, окончив Одесское артиллерийское училище, сразу попал на Северный фронт. Поручик артиллерии. После эмиграции жил в Югославии, где окончил университет с дипломом инженера-архитектора и художника. Занимался живописью. После войны поселился в Гамбурге и организовал художественную школу, писал иконы. Несколько лет прожил в Аддис-Абебе (Эфиопия), затем вернулся в Германию, поступил диктором на «Радио Освобождение» в Мюнхене (ныне «Радио Свобода»), параллельно преподавал рисунок. По его плану построен дом отдыха для детей под Мюнхеном. Был членом Народно-трудового союза. Скончался в 1976 году.
- Георгий Яковлевич, расскажите, пожалуйста, как вы попали на фронт.
- А на фронт попадали так. Каждый выбирал себе офицерские вакансии. Я выбрал Северный, потому что это был фронт немецкий, и там мы дрались с пруссаками. Такое было настроение, что немца нужно было побить в первую очередь, и потому особо рьяные из нас выбирали Северный фронт. Я выбрал 13-ю тяжелую артиллерийскую бригаду.
- Где она была тогда расположена?
- На Западной Двине между Ригой и Якобштадтом. Это оказался довольно спокойный участок фронта. Но спокойствие длилось недолго. Зимой 1916 года пришла весть об убийстве Распутина. Газеты с этим сообщением среди офицеров обсуждались очень горячо. Многие думали, что это, может быть, сильно улучшит общее политическое положение. Все офицеры - и старые, и молодые - в шестнадцатом году были настроены в смысле окончания войны очень оптимистически; считалось, что немцы выдохлись. Это было видно по тем пленным, которых мы брали, по качеству снаряжения, которое становилось у них все хуже и хуже. В то время как у нас все улучшалось, и к семнадцатому году русская армия была в наилучшем состоянии.
- А что вы можете сказать о настроениях как среди офицеров, так и среди солдат в шестнадцатом году?
- У офицеров политическое настроение выражалось в постоянных теоретических требованиях к кому-то, неизвестно к кому: убрать Императрицу. К Государю как главнокомандующему относились с полным доверием, потому что начальником штаба у него был Алексеев. Авторитет для нас и действительно в высшей степени способный генерал.
- А среди солдатской массы какие были настроения?
- Видите ли, мы довольно долго стояли на позициях, которые были со временем очень благоустроены, так что солдатам было вольготно. У них было все необходимое, даже развлечения - был даже создан музыкальный оркестр… Так что они просто ждали окончания войны, больше ничего. Закамуфлированы мы, артиллеристы, были очень хорошо: немцы нас нащупать не могли, хотя мы стояли довольно близко от них. В общем, все было благополучно. Такая обстановка, естественно, всегда очень отражается на солдатах: наши были взяты из оставленных русской армией крепостей - Ковно, Варшава, Брест-Литовск… Это были давно служившие, видавшие виды, опытные артиллеристы. На них война отражалась гораздо более спокойно, чем на пехоте, которая все время несла большие потери - и где все время были новые люди.
Началась Февральская революция. Офицеры соседней батареи нашей бригады были в это время в отпуску, в Петербурге. Вернувшись, они рассказывали нам о самых непосредственных впечатлениях, о том, что произошло. Разговоры были, мол, теперь у нас будет монархия английского типа, и наконец теперь можно добиться своего. Государь, конечно, сохранит свою власть, но станет конституционным монархом в настоящем смысле слова. Так что раз Дума, мол, взяла власть в свои руки, то тут разговоров не будет никаких, и все пойдет гладко. Война будет скоро победоносно кончена и так далее.
- Вы сказали, что снабжение армии и организация улучшились за те девять месяцев, что вы были на фронте?
- Да, со страшной быстротой. Когда я приехал на фронт, то были еще какие-то ограничения в использовании боевых припасов. А к тому времени, когда начались передвижения в связи с наступлением летом семнадцатого года, у нас уже были приказы не жалеть снарядов.
- А как революция отразилась на жизни на фронте?
- Во-первых, приказ об отречении Государя страшно поразил офицеров и солдат своей полной неожиданностью. Вероятно, он вообще не был тогда понят. Почему это во время войны Государь вдруг отрекается, и не только за себя, но и за наследника? Солдатам это было непонятно. И очень трудно было им это объяснить. Потом, постепенно, солдатское настроение повернулось в другую сторону: революция, мол, даст им землю. Большинство солдат у нас почему-то были архангельские. В земле они, вообще-то говоря, совсем заинтересованы не были - богатеи, и земли у них было достаточно. К тому же им самим было не ясно, у кого они должны были эту землю брать. Ходили разговоры: «У кого ты, Гущин, будешь брать эту землю, у соседа, что ли? Помещиков же у вас вообще в губернии нет». - «А вот будем, мол, брать в Орловской губернии».
Доверие между офицерами и солдатами тогда еще сохранялось. Это было очень типично именно для артиллерии, где солдаты были люди сознательные, образованные. Кавалерия в смысле дисциплины тоже держалась до последнего. А вот в пехоте солдаты разлагались быстро.
- А пропагандисты и агитаторы вашу батарею или бригаду посещали?
- Представьте себе, ни разу, как ни странно. Но были проведены выборы солдатских комитетов. Первым делом прошли выборы батарейного суда, который налагал дисциплинарные взыскания. Теперь командир не мог уже это делать лично- по новому уставу председателем был выбранный офицер, а остальных трех членов выбирали из кого хотели. Меня как раз выбрали председателем.