— Вы послушайте меня, дружинушка моя храбрая! Разгневался, видно, на нас морской царь, ездим мы по морю синему и взад, и вперёд, берём барыши богатые, а морскому царю дани не плачивали, вот он и требует от нас своё заслуженное. Берите-ка вы бочку чистого серебра, спускайте-ка в море, авось он и смилуется.
Спустили молодцы бочку с серебром: покатилась бочка, скрылась в пучине морской, а всё буря не унимается, пуще прежнего ветер паруса рвёт…
— Видно, мало царю дани показалось, — говорит Садко, — спускайте ещё бочку с красным золотом.
Спустили и красное золото, а всё царь морской бушует, не унимается.
Призадумался тогда Садко, закручинился.
— Видно, — говорит, — царь морской живой дани требует. Знать, судьба наша такая, братцы, одному из нас быть в море у морского царя; бросимте жребий: чей жребий упадёт на дно, тому и идти в море, к морскому царю.
Сделали все дружинники себе жребии из таволги, подписали свои имена, а Садко пустил вместо жребия хмелево́е перо: у всех-то жребии по воде плывут, а у Садко жребий ключом на дно пошёл.
— Нет, неправильно, братцы, мы эти жребии придумали: пусть теперь тот в море идёт, чей жребий по воде поплывёт.
Сделали себе все жребии ивовые, а Садко пустил жребий булатный: у всех жребии ключом ко дну идут, а у Садко жребий по воде плывёт.
— Ну, прощайте, братцы, дружинушка моя храбрая! — говорит Садко. — Значит, меня морской царь к себе требует; принесите мне бумагу, перо лебединое, чернильницу, надо мне завещание писать, с белым светом расставаться.
Стал Садко именье своё отписывать. Разделил всё на четыре части: одну часть дал на церкви Божии, другую — нищей братии, третью — молодой жене, а четвёртую — дружине своей храброй.
— Дайте-ка мне, братцы, мои гусельки, поиграю я на них напоследки, потешусь, больше уж мне в них не игрывать.
Принесли ему гусли, взял он их, жалко с ними расстаться.
— Уж не взять ли мне их в синее море?.. Возьму я с собою гусельки, а вы спустите меня на доске дубовой, всё не так мне будет страшно умирать…
Спустили Садко на доске в море, и сейчас унялась буря, уехали корабли, полетели соколами по морю.
Страшно Садко на дубовой доске, видит он под собою бездну глубокую, со страху закрыл глаза да и заснул крепко-прекрепко.
Проснулся Садко, протёр глаза, смотрит и глазам не верит: очутился он на дне морском, над ним пучина морская зыблется, сквозь зелёные воды едва видно красное солнышко, заря утренняя. Перед Садко стоят палаты белокаменные, двери в палаты порастворены. Вошёл Садко, огляделся, сидит перед ним морской царь, головища огромная, косматая, а вокруг него гады да рыбы всякие.
— Здравствуй, Садко, — говорит морской царь, — ты, купец, давно по нашему синему морю поезживаешь, а дани мне не плачивал, вот теперь и пришлось тебе самому ко мне пожаловать. Ты, говорят, умеешь хорошо в гусли играть, поиграй-ка мне, я тебя послушаю.
Стал Садко играть, развеселился морской царь и пошёл плясать, а от его пляски всё море разбушевалось: поднялась такая буря, какой и не видывали. Играет Садко день, другой, играет три дня, пляшет морской царь в своём подводном царстве без устали, а наверху, на море, волны вздымаются, плещут, бурлят, корабли бросают, ломают, тонут корабельщики со своими товарами, кто в живых, тот Николе Можайскому молится…
Играет Садко на третий день, поигрывает, вдруг слышит, кто-то его за плечо трогает; обернулся, видит — старичок старенький, седенький говорит Садко:
— Не играй больше на своих гуслях, видишь, от пляски царя морского сколько душ погибает…
Видит Садко, тонут карлики, на дно падают, да перестать боится.
— Я бы рад перестать, — говорит он старичку, — да играть-то мне приказано, а тут, в море, у меня не своя воля.
А старик его учит:
— Ты оборви у гуслей струны, выломай шпеньки, как станет тебя морской царь заставлять, ты и скажи, что сломались гусли, починить нечем. Станет тебя сватать морской царь на девице-красавице, ты выбирай себе самую невзрачную, Чернавку, как женишься и будешь опять в Новгороде.
Послушался Садко. Морской царь спать лёг, а он изломал свои гусельки, оборвал все струны, все шпеньки повыломал.
Проснулся морской царь, первым делом за Садко шлёт.
— Ну, потешай меня, старика, играй-ка в свои гусельки!
Отвечает ему Садко:
— Я бы рад тебе играть хоть целый день, да гусли-то поизломались, нечем их здесь починить, нет у тебя в синем море ни струн, ни шпеньков.
Нечего делать, успокоился царь, говорит опять Садко:
— Ты мне, молодец, нравишься, хочешь, я женю тебя здесь на девице-красавице?