На плечах Барклая (как потом и сменившего его Кутузова) лежала колоссальная ответственность. Оба сомневались и мучались, прекрасно понимая, что они противостоят военному гению, не потерпевшему еще ни одного серьезного поражения, что тот способен к самым невероятным тактическим решениям. Барклай прекрасно помнил, что, пока он «топтался» под Рудней и Поречьем, прикидывая, что же ему предпринять, Бонапарт молниеносным фланговым марш-броском возник перед Смоленском. Пришлось снова отступать, опять оставляя на заклание арьергард. Никто не оценил того простого факта, что Барклаю удалось в полном порядке отойти от Немана на сотни километров и не дать численно превосходящему врагу себя разбить. Наоборот, ему удалось потрепать французов в тяжелых арьергардных боях. Соотношение сил начало меняться в пользу России. Слова Ф. В. Ростопчина: «Император России будет грозен в Москве, страшен в Казани и непобедим в Тобольске» начинали сбываться.
Но безмолвное отступление не могло продолжаться: полководческая репутация Барклая не просто покачнулась, ей был нанесен роковой удар.
5 августа (а ведь еще не был сдан врагу Смоленск) Александр I по настоянию Аракчеева, Ермолова и председателя Государственного совета князя Н. И. Салтыкова согласился рассмотреть новую кандидатуру на пост главнокомандующего – Кутузова.
Только под нажимом влиятельных представителей дворянства, от лица которых выступил замещающий военного министра князь Алекс. И. Горчаков 1-й, и очень тяжелой ситуации император после тяжкого трехдневного раздумья все же назначил Кутузова главнокомандующим. Барклай, получивший сообщение об этом из Санкт-Петербурга на марше, с присущей ему стойкостью вынес новое испытание. Под его началом по-прежнему осталась 1-я армия в составе трех самых мощных корпусов генералов Багговута, Остермана-Толстого и Дохтурова.
Российский самодержец так объяснил свое решение в письме к сестре Екатерине Павловне: «Зная этого человека, я вначале противился этому назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это, к тому же Барклай делал одну глупость за другой под Смоленском, мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова. В тех обстоятельствах, в которых мы находимся, я не мог поступить иначе. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указывал общий голос». Самому Барклаю Александр I писал следующее: «Потеря Смоленска произвела огромное впечатление во всей империи. К общему неодобрению нашего плана кампании присоединились еще и упреки, говорили: “Опыт покажет, насколько гибелен этот план, империя находится в неминуемой опасности”, и так как Ваши ошибки, о которых я выше упомянул, были у всех на устах, то меня обвинили в том, что благо Отечества я принес в жертву своему самолюбию, желая поддержать сделанный в Вашем лице выбор. Москва и Петербург единодушно указывали на князя Кутузова как на единственного человека, могущего, по их словам, спасти Отечество. В подтверждение этих доводов говорили, что по старшинству Вы были сравнительно моложе Тормасова, Багратиона и Чичагова; что это обстоятельство вредило успеху военных действий и что это неудобство высокой важности будет вполне устранено с назначением князя Кутузова. Обстоятельства были слишком критические. Впервые столица государства находилась в опасном положении, и мне не оставалось ничего другого, как уступить всеобщему мнению, заставив все-таки предварительно обсудить вопрос за и против в совете, составленном из важнейших сановников империи. Уступив их мнению, я должен был заглушить мое личное чувство».
Багратиону, Тормасову и Чичагову было предписано немедленно встать под начало главнокомандующего Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Русское происхождение Кутузова сделало его более подходящим на роль главнокомандующего в час народных испытаний, когда все иностранцы казались подозрительными. Выражая общие чувства,А. С. Пушкин позднее написал:… Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
«Иди, спасай!» Ты встал – и спас…
Уступая место главнокомандующего, Барклаю пришлось написать длинное письмо царю Александру I, в котором он попытался изложить свое видение войны и причины отступления русских армий: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим, я ослабил его в частных делах, в которых я всегда имел перевес. Когда я почти довел до конца этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией». В письме своей жене Барклай писал, что подчиняется судьбе и что время покажет, правильный ли выбор сделал император, хотя назначение Кутузова необходимо, «так как сам император лично не командует всеми армиями… Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления».
…
Между прочим , историки давно признают, что принципиальная стратегическая линия, намеченная Барклаем-де-Толли на начальном этапе войны, не могла быть изменена Кутузовым и преемственность в командовании была сохранена. Спустя четверть века в Петербурге, на Невском проспекте, в сквере перед Казанским собором, появились памятники Кутузову и Барклаю-де-Толли.
Оба монумента работы скульптора Б. И. Орловского были торжественно открыты 25 декабря 1837 г., в день празднования 25-й годовщины изгнания французов из России. Посетив мастерскую скульптора в марте 1836 г., Пушкин увидел изваяния обоих полководцев и высказал свой взгляд на их роль строчкой стихотворения «Художнику»: «Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов». Но в ходе отступления оценка Барклая была иной.
Время многое расставило по своим местам…
Прибывший к армии 17 августа новый главнокомандующий был вынужден следовать плану своего предшественника и отступать, дав генеральное сражение на подступах к Москве, у Бородина.
Надо отдать должное Барклаю: несмотря на то что отношения с Кутузовым у него сразу же не сложились (рассказывали даже, что Михаил Илларионович не считал нужным сообщать командующему 1-й армией о своих распоряжениях), он не самоустранился, а активно работал для подготовки решительного сражения. Позднее Кутузова долго обвиняли в ошибочности сосредоточения под Бородином большей части сил на лучше защищенном природой правом фланге. Там находилась и 1-я армия Барклая. Михаил Богданович предлагал главнокомандующему иную расстановку сил: «Князю Кутузову было предложено под вечер при наступлении темноты переместить армию так, чтобы правый фланг 1-й армии сместился влево до высоты Горки, а левый примыкал к деревне Семеновское. Тогда как вся 2-я армия сдвинулась бы на Старую Смоленскую дорогу. Сие движение не переменило бы боевого порядка, каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и может быть, решили бы сражение. Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищаемого уже местоположением, достаточно было бы построенных укреплений, 8 или 10 батальонов пехоты, 1 кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й армии. Князь од обривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие». Так описал свою задумку о «предупреждении неприятеля» сам Барклай.
В канун Бородина он почти не спал. Всю ночь писал и задремал только перед рассветом, запечатав написанное в конверт и спрятав его в карман сюртука… На следующий день он командовал правым крылом и центром русских войск, закрывавших кратчайший путь на Москву по Новой Смоленской дороге. Здесь размещались 204 пушки. Принято считать, что Кутузов стремился заставить Наполеона атаковать в лоб на узком, трехкилометровом пространстве своего более слабого левого фланга, где местность затрудняла быстрый фланговый маневр. Большинство историков полагают, что в случае серьезной угрозы для этого крыла русской армии он надеялся использовать войска Барклая как резерв и перебрасывать их в нужном направлении. С этой целью Кутузов приказал построить мосты, переходы через ручьи и овраги. Однако в ходе сражения задумка реализовалась далеко не полностью. К тому же, занимая удобную оборонительную позицию, укрепленную двумя мощными батареями (в 24 и 48 орудий), правофланговые 30-тысячные войска Милорадовича, Багговута и Остермана-Толстого наступать сами не могли, так как перед ними находилась сильно пересеченная местность. Они были плотно построены и оказались под прицельным огнем французской артиллерии.