В конце концов, рано или поздно что-то подобное должно было случиться. Ведь писатель, будь он хоть трижды не член ПЧС, не может долго прожить без читателя: не видя читателя, писатель просто медленно хиреет, хиреет, хиреет, пока совсем не умрет. Заговорщики вовсе не собирались захватывать власть, им просто хотелось на нас взглянуть. Хоть одним глазком.
Они заранее обманули охрану Дворца и тайком забрались на крышу, чтоб проковырять в ней отверстие. Они договорились, что в День Конференции снова обманут стражу или, если возникнет необходимость, ее убьют, а потом по очереди будут залезать на Дворец. План, в общем, удался. Охрану убили тихо. Каждый, кто уже три секунды посмотрел и послушал читателя через дырку в крыше, уступал место товарищу.
Сперва очередь шла как положено. Второстепенные писатели прикладывались к дыре то ухом, то глазом и, спускаясь на землю счастливые, улыбались как дурачки. Толпа очередников — много миллионов — терпела внизу. Но самые последние вдруг начали понимать, что им вряд ли удастся увидеть предмет своей любви. И стали напирать. Сначала легонько, потом — сильней и еще сильней.
Я читала, что хруст писательских костей и хруст Дворца раздались почти одновременно.
По золотому фасаду культового сооружения пробежали черные струйки трещин, на какой-то миг наступила тишина, а затем все исчезло в туче красной пыли. Многие из оставшихся сошли с ума от той величественной картины, что предстала перед их глазами, когда туча рассеялась. Обломки полудрагоценного здания нестерпимо сверкали на солнце сквозь кирпичную пыль, и как-то сразу стало понятно, что под ними никто, абсолютно никто не выжил.
Ни писатели из правящей партии.
Ни читатели, чье счастье было смыслом их политической карьеры.
Так писал какой-то второстепенный прозаик из числа очевидцев катастрофы. Потом он умер от сильного впечатления, о чем и написал в своей книжке.
Второстепенные писатели, оставшись без гегемона, сперва очень обрадовались, но когда поняли, что вместе с ПЧС погибли и все читатели, просто растерялись от ужаса.
Но они в тот же день узнали, что я не была на Конференции. И объявили Большой Читательский Праздник, который продолжается до сих пор.
В положенный час они подоили птиц. Накормили меня. Напоили. Написали новых книжек и выстроили Дворец из чистых изумрудов и рубинов — совершенно без окон, чтобы я не отвлекалась по пустякам. Занесли на руках в комнату с перламутровой штукатуркой и положили спать на постель из розовых лепестков.
Целыми днями, в сытости, тепле, аромате цветов и разноцветном полумраке, я читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю, читаю разную детективную поэзию, рассказы про производство и историческую фантастику.
Писатели меня очень любят. Они дали мне новое имя. Теперь меня звать Наш Единственный Читатель. Иногда я не откликаюсь, и тогда они здорово волнуются.
Сегодня она проснулась среди ночи и принялась за дело. Если бы хоть кто-нибудь знал, как тяжело ей было на это решиться. Ее огромный талант не позволит ей написать полноценный рассказ, тем лучше…
Если честно, для верности у меня в запасе есть еще один способ.
…Ее постель — розовые лепестки. Ее одежда — сотканная пыльца экваториальных бабочек. Но она смогла уберечь бабушкин крючок. Она берет лепестки, скручивает их в жгутики сразу по пять штук и вяжет длинную-длинную цепочку. Цепочка получается удивительно прочной и красивой…
Утром они найдут не только мою рукопись.
Сейчас я допишу свой рассказ на стене, довяжу цепочку, а уж сложить ее скользящей петлей у меня ума хватит. Я читала о таком способе. Его много раз описывала моя бабушка в своих стихотворных рассказах о неразделенной любви.
Дмитрий Брисенко
Самодав
Один человек прочитал умную книгу и решил изменить свою жизнь.
Начал он с того, что стал по капле выдавливать из себя раба.
Баночку помыл, простерилизовал над паром и выдавливает в нее потихоньку.
Выдавливаемый раб похож на пот: та же жидкость, только пахнет по-другому и маслянистая на ощупь.
Из-под ногтей плохо идет раб, а из многих других мест прет очень даже прилично.
«Ничего, ничего, — мысленно подбадривает себя выдавливающий раба, — это как в кинотеатре: сначала без света страшно, а потом совсем не страшно и даже наоборот — интересно!»