- "Как же ее воспитывать-то?" - допытывался Чирьев. "Да вот... делите вы, известным порядком, пашню и сенокосы сообща, всем миром, - отчего же вам не установить известный порядок и в кредите? Установите давать деньги и хлеб без расписок и на совесть. И когда вы согласитесь держаться этого порядка, увидите, все должны будут блюсти свою совесть".
Чирьев передал предложение Льва Николаевича своим единомышленникам, и те согласились, в виде опыта, попробовать давать деньги и хлеб "без бумаги" на совесть. Опыт удался. Только двое не возвратили долга, потому что погорели; но и они пришли на мир, поклонились и попросили обождать".( Журнал "Русская Мысль" кн. XI, 1912. А. Дунин. Граф Л. Н. Толстой и толстовцы в Самарской губернии. По данным Самарского губернского архива.)
Хотя, как я уже говорил, крестьяне среди толстовцев составляли лишь небольшую часть, в глазах Льва Николаевича именно они, а не интеллигенция были наиболее искренними и оттого более ценными его единомышленниками. К мысли этой он постоянно возвращался в своих письмах. "Я крестьянскую жизнь знаю и непрестанно за нее душой страдаю и думаю о том, как помочь этому великому горю", - написал он крестьянину Калужской губернии Алексею Еремину. И эти слова лучше всего выражали его подлинное чувство к русскому мужику. Для обращающихся к нему крестьян находит Лев Николаевич удивительно добрые и теплые слова ("Третьего дня был у меня гимназист харьковский Попов. Я не знал, что он жил у вас. Он неясен и, думаю, был тяжел вам. То ли дело люди из народа. Третьего дня был у меня крестьянин молодой. Удивительная ясность и сила. Нынче был Новиков, другой крестьянин. Ах, если бы позволил Бог написать для них именно то, что хочется". Л.Н.Толстой В.Г.Черткову 2 октября 1897 г. Юбилейное собр. соч., том 88, стр. 55.). Он сохраняет терпение и уважительный тон даже тогда, когда его деревенские корреспонденты покушаются на его основные идеи и пытаются повернуть его в одних случаях к православию, а в других - к революционной борьбе.
Особенно теплы его ответы деревенским толстовцам. "Письмо ваше мне было очень приятно получить, потому что всегда радостно узнать, что люди одинаково с тобой веруют", - писал он Кириллу Вороне из Харьковской губернии(Письмо от 26 сентября 1909 г. Том 80, стр. 112.). "Любезный брат, - обращается Толстой к крестьянину Владимирской губернии Семену Рыбаку. Не имею ни малейшего сомнения в вашей искренности. Общение с такими людьми как вы и мысль о том, что мои писания могли помочь им в их духовном росте, составляют лучшую радость моей жизни" (Письмо от 9 октября 1909 г. Том 80, стр. 131.)
Двойственное отношение к толстовцам проходит через все последнее тридцатилетие жизни Льва Николаевича. Его радуют отдельные люди, в которых он видит действительных своих единомышленников. Такие люди, кто бы они ни были и где бы ни жили, всегда для него подарок. Особенно высоко ценит он того, кто оказался достаточно сильным, чтобы преобразить свою жизнь, построить ее на соблюдении Евангельских заповедей. "За что мне такая радость - восклицает он, узнав о своем единомышленнике, американском писателе Эрнсте Кросби (1856-1907). - Как это сделалось, что люди, так как и я, еще больше чем я, любят то самое, чем я живу, и служат тому же самому, чему служить я уже начинаю чувствовать свое бессилие" (Письмо Л.Н.Толстого к В.Г.Черткову от 21 января 1907 г. Цит. по кн.: М.В.Муратов. Л.Н.Толстой и В.Г.Чертков по их переписке. М., 1934, стр. 361.). Он хочет, чтобы таких примеров было как можно больше, в идеале, чтобы все общество постепенно переняло его принципы жизни. Но вместе с тем у него возникает тягостное чувство, когда он наблюдает за массовыми усилиями толстовцев, объединяющихся в коммуны и колонии. В коммунах этих возникают бесконечные ссоры, дрязги, взаимное недоброжелательство. К концу своей жизни он ощутил уже явную антипатию к этим интеллигентским коммунам. В ту сферу духа, где каждый шаг был им выстрадан, где каждый вывод находил он путем глубокого личного раздумья, строители коммун и колоний вносили вульгарную суету, многословие, а главное - недоброже-лательство друг к другу. При таком подходе жизнь "миром" теряла для Толстого всякий смысл. Когда в 1909 году сельский учитель Попков запросил Льва Николаевича о том, где можно сыскать земледельческие толстовские колонии, тот ответил с несвойственной ему в таких случаях резкостью, что никаких колоний не знает и вообще считает устройство колоний и общин с особым, специальным уставом "для нравственного совершенствования бесполезным и скорее вредным"( Л.Н.Толстой - Н.Попкову 22 июля 1909 г. Полн. собр. соч., том 80, стр. 30.). Колеблясь между толстовством "общинным" и "индивидуальным", Толстой явно предпочел в конце концов последнее.
Но тот социальный механизм, который Лев Николаевич завел своим личным примером, своими книгами и публицистическими статьями, со временем начал работать сам по себе. Толстовцы выщеплялись из самых различных слоев общества. В бумагах В.Г.Черткова сохранился помеченный 1891 годом "Список лиц, иногда ошибочно именуемых "толстовцами", чем привыкли обозначать людей несуществующих или по крайней мере не долженствующих существовать". Явно саркастическое наименование списка отражает ту антипатию, которую в начале 90-х годов вызывали толстовцы в русском "высшем обществе". В списке значилось всего около 60 имен. Но по годам число единомышленников стремительно росло. На рубеже XX века можно говорить уже о сотнях толстовцев, а в годы, последовавшие за кончиной Льва Толстого, произошел подлинный взрыв толстовских настроений. Перед Первой мировой войной толстов-цы в России исчислялись уже тысячами. Очевидно, ко времени Октябрьской революции можно было говорить о 5-6 тысячах единомышленников великого писателя и моралиста.
Много это или мало? Жизнь показала, что толстовское толкование Евангелия не привело к массовому этическому движению в стране(В.Г.Чертков писал по этому поводу писателю А.И.Эртелю 25 декабря 1895 года: "...Какое для меня может иметь значение, много ли найдется в современном обществе людей, готовых разделять мое понимание жизни? Я понимаю жизнь так, а не иначе, не потому, что я думал, что так можно успешнее влиять на людей, а просто потому, что не могу иначе понимать ее, чем так, как понимаю". Цит. по упоминавшейся кн. М.В.Муратова, стр. 188.)
Но мысли Учителя дали толчок тем, кто способен был к духовному совершенствованию. То, что толстовцев в России оказалось не так уж много, вовсе не означает, что роль их в социальной жизни была ничтожна. Наоборот, влияние толстовцев на сектантов, на крестьянские массы, на некоторые слои русской интеллигенции было значительно большим, чем можно было бы ожидать, исчисляя их состав поштучно. Но главное состояло в том, что люди этого сорта несли в себе такой мощный заряд самосознания и сопротивления, что им уготовано было в иную эпоху, уже при советской власти, стать подлинными мучениками и героями. О их гибели и победе пойдет рассказ в следующих главах. Но сперва попробуем восстановить историю того, как толстовцы до революции впервые столкнулись со своими будущими убийцами - большевиками и что из этого вышло.
Глава II
БОЛЬШЕВИКИ И ТОЛСТОВЦЫ
(90-е годы - 1917)
Владимир Ленин называл себя в анкетах литератором и журналистом. Но определить его публичное творчество как журналистику можно лишь с большими оговорками. У Ленина мы не найдем статей, которые в соответствии с традиционными задачами журналистики предназнача-лись бы для объективного освещения какого-либо события или проблемы. Все без исключения статьи Ленина носили пропагандистский характер. Он либо призывает общество России свергнуть насильственным путем существующий режим, либо разоблачает и оспаривает своих идейных противников, как правило, обнаруживая в их действиях и планах намерения мелкие и грязные. Случается также, что Ленин в своих произведениях делает попытку привлечь кого-то в качестве союзника в настоящей или будущей борьбе. Эти три сюжета присутствуют во всех его публичных выступлениях даже тогда, когда он касается вопросов экономики, религии или философии. Так что считать Ленина журналистом не приходится. Он даже не публицист, но страстный агитатор и пропагандист, пользующийся печатным словом с единственной целью: ускорить задуманную им революцию. В этой связи может показаться странным, что за короткое время вождь большевиков посвятил семь статей Льву Толстому. Кроме того, мы находим суждения, ссылки и цитаты из Толстого в тридцати двух его работах.