Порядки, царившие за столом, были как бы небольшим слепком с отношений в трудовой жизни семьи. Каждый в ней имел весьма непростые обязанности и работал, практически весь день, с утра до вечера. Работал в охотку, с выгодой. Именно так потом безуспешно призывали трудиться крестьян, насильно согнанных в колхозы, в эпоху недоразвитого, развитого и переразвитого социализма. В крестьянской семье — главной производственной ячейке общества, царил дух труда и аскетизма. Считали и торговались за каждую копейку, вещи латались, штопались и перешивались, беспощадно преследовались лень и пьянство. Пороки эти осуждались морально, а если нужно, то и выбивались кнутом и даже оглоблей. Хочу сказать со всей определенностью: разговоры о якобы природном пристрастии русского, да и вообще славянина, к спиртному, попытки представить пьяницами всех людей прошлого — величайшее и злонамеренное вранье. Народ-пьяница никогда не сумел бы заложить основы пусть и очень, мягко скажем, своеобразной, но, несомненно, великой державы. Народ-пьяница не сумел бы выстоять ни в одной самой пустяковой войне. Беспробудное пьянство на своем веку я увидел уже в 30-е годы. Народ пил от осознания жестокости, бессмысленности и бесперспективности своего существования. Пили крестьяне, обреченные на нищету и бесправие, пили рабочие, которых заставляли халтурить, загоняя в пресловутые ряды стахановцев. И потому все улыбки, сверкающие с газетных полос тех лет, без водки не обошлись. После революции произошло перемешивание мощных общественных слоев и к «хорошей жизни» получили доступ лакеи, прислуживающие партийной элите. Теперь-то Россия запила по-настоящему: от успеха к успеху. Безобразно пили и на войне: те, кто не умел или боялся воевать. А что касается крестьянства, то я могу свидетельствовать: как только хлебороб получал возможность более или менее свободно хозяйствовать и хоть что-то зарабатывать, как Пановы на Кубани, он забывал о водке. И потому, по-моему, единственное спасение от поголовного пьянства, охватившего сейчас всю страну, не лигачевские запреты, не уничтожение виноградников и разрушение новеньких пивных заводов, закупленных в Чехословакии, как это было совсем недавно, а представление возможности человеку почувствовать себя свободной личностью.
Так вот, именно благодаря порядку, организованности, царящим в семье, Пановы сумели пережить трудное время. В 1898 году снова хорошо уродили зерновые и бахчевые культуры. Это сразу повысило благосостояние семьи: за проданный хлеб тогда хорошо платили.
Думаю, что искусственно низкая цена на хлеб, за счет угнетения и ограбления крестьянства, установленная в 30-е годы «благодетелями народа» в наглухо застегнутых френчах, стала одним из серьезнейших факторов дестабилизации нашей экономики. Дотации — по сути подачки, мало помогают делу, когда даже три-четыре хороших урожая в колхозах, где мне приходилось бывать позже, практически ничего не меняли в жизни самих колхозников. А в конце прошлого столетия для русских крестьян урожай был праздником и заметно менял жизнь к лучшему.
Шло время, семья Пановых разрасталась. Мой отец — Пантелей Яковлевич Панов — родился в 1883 году. Среднего роста, худощавый, черноволосый и черноглазый, он был похож на свою мать — казачку Кучеренко. Уже в зрелом возрасте он всю зиму ходил на дом к учителю. И потому считался человеком грамотным: умел читать, кое-как писать, решать простейшие арифметические задачи. Был хорошим хозяином и охотником. Редко приезжал он из плавен без нескольких десятков уток. Как и все крестьяне в то время, одевался по праздникам в картуз, пиджак, рубашку с пуговичками у горла, перехваченную поясом, штаны и хромовые сапоги с массивным носком «помпе». А в будни одевались, как придется, носили юфтовые сапоги. Так что за полтора столетия на своем пути к свободе Пановы все-таки выбрались из крепостной зависимости и поменяли лапти на сапоги. Не густо. Но в то же время немало. Первое справедливо, если сравнивать Россию, скажем, с Францией, которая пережила за это время три революции, достигла вершин духовного развития и материального прогресса, приобрела колонии, разбогатела и обеспечила всему своему населению довольно пристойный уровень жизни. А если сравнивать с огромным Китаем, подпирающим южную границу России, то не так уж и мало. Но крот истории рыл на Западе, и рыл в пользу западной ориентации. В конечном итоге решался извечный российский вопрос: куда податься — в немцы или в монголы. Даже в самом плохом сне не могли представить себе мои предки — русские крестьяне, не разгибавшие спины, что готовится им в результате свободной «интертрепации» идей западноевропейских социалистов: возбужденных мужчин с растрепанными бородами и пенсне, соскакивающими в жаркой полемике с крупных носов.