Что еще страшно: объявляют-то облаву на "чужих", на "волков", на "хищников", а оборачивается все - на самих себя, и давят все сапогами в собственном доме. Примеры были.
Надеюсь, при нас этого не будет.
На что надеюсь?
На здравый смысл, который спрятан у русских под напускной дурью и бесшабашностью.
* * *
Упрекнули меня еще, что в диалоге с оппонентами "цепляюсь за отдельные фразы". Правильно, цепляюсь. Именно за те фразы, которые кажутся мне интересными для дальнейшего разговора. Это не значит, что я не вижу общих оценок и характеристик, адресованных мне по ходу дела. Один товарищ, например, заметил, что моя позиция по русскому вопросу и мои взгляды на место русских в России настолько ему "ясны", что спорить с ними и опровергать их "нет нужды". Другой товарищ обиделся на мой тон: "демократический" и "интеллигентский".
Первому товарищу я по существу его позиций и взглядов тоже не отвечаю. "Нет нужды".
Второму товарищу отвечу так: за сорок лет работы я пару раз пытался писать в антиинтеллигентском тоне - не получилось.
КТО ЖЕ МЫ?
При всей бесконечности предлагаемых нам недоказуемых версий на вопрос "русские - кто мы?" возможен только один простой, исчерпывающий и неопровержимый ответ: "Мы - русские".
И достаточно. Есть имя - есть стержень.
Драматичнейший в нашей недавней истории момент - когда большевики переименовали русских в советских. Понять-то их можно: надо было преодолеть национально-государственную косность, подняться над границами, ощутить единство в каком-то высшем, всемирном смысле. Но рухнул "коммунизм" - и посыпался "смысл" в прежние формы: государственные, национально-этнические, религиозно-конфессиональные.
С государством у русских связь особая. Вне государства мы раскалываемся, рассеиваемся. Немцы и французы могут объявить свои державы открытыми для "всех французов" или для "всех немцев", где бы они ни жили. У нас - отъехавший советский автоматически делался антисоветским. У отъехавшего русского оставалось только происхождение. Вдвинутое в эту нишу понятие "родина всех пролетариев" оказалось так же недолговечно, как и само понятие "пролетарий".
Теперь русское вновь проступает из-под пролетарского, из-под советского. И опять государственные створы не держат заключенного в них содержания: оно, это содержание, оказывается выше и глубже государственности, оно зависает. При нынешнем распаде Империи это отдается болью. Но и надеждой: государственные формы умирают - "русскость" остается. В сущности, каждые пять-шесть поколений что-нибудь да меняется в государстве: династия, система, флаг, гимн, герб. Границы ползают туда-сюда... а русское в людях - остается.
Национальное, этническое, племенное? Смешно, попробуйте заречься от грядущих смешений: русские - полиэтническое целое, никогда другими не были, и нет надежд, что когда-нибудь мы сможем так изолироваться, чтобы возникла племенная чистота: не сможем и не захотим. Русское - шире и важней этнического.
Конфессия? Исторически - важнейший фермент. Русское замешано на православном. Но куда вы денете миллионы атеистов - они что, не русские? А миллионы сектантов? А куда русские католики пойдут? Да хоть бы и в ислам впали - а русское останется.
Что же, что? Культура? Язык? Память? Да, и это, и это. Пушкин и Толстой, Брюллов и Левитан, Герцен и Бердяев. Нарочно беру "эфиопа", "немца", "еврея", "француза", чтобы еще раз прочувствовать: культура - не национальная прописка, а духовная задача.
Язык? Огромной важности фактор, первоэлемент, величайшая, нетленная ценность. Но - "тлеет" и язык. Века и на нем сказываются. Русский - уже ответвление от архаичного корня; украинский и белорусский к корню ближе и в этом смысле "чище"; русский же поближе к "татарам", к мировому "эсперанто", к интернациональному волапюку. Мировая роль русского языка под вопросом, зональный ареал еще держится, но вечных языков нет; пробьет час и английского и испанского как языков мировых; любой язык, охватывающий огромную массу, с ходом истории выбрасывает из себя говоры, жаргоны, диалекты; любое наречие, обрастя словарями и выйдя из-под грамматического диктата "центра", может объявить лингвистическую независимость. Дробится и русский. Есть речь сибирская, речь северная, есть донские говоры, волжские, уральские... Но есть и то русское, что всех нас, акающих и окающих, все-таки роднит, и это русское - шире, глубже, чем язык, медленно ворочающийся в вековых текстах и быстро оборачивающийся в живом общении.
Память истории? Да, это почти равновелико осознанию русскости. Но попробуй удержать память, когда то одну, то другую эпоху вышибают из этой памяти как "нерусскую", и удержать вместе надо не органично перетекающие времена, а кроваво сталкивающиеся. Кровавые, полные ненависти - а все равно удержать надо. Потому что и они - наши.
Есть что-то магнетическое, сверхразумное в верности русскому имени. Ощущение духовной задачи, проходящей сквозь все: сквозь границы, сквозь эпохи, сквозь доктрины. Сквозь смертельную борьбу, где свои пластаются и путаются с чужими.
Эта духовная задача окончательно неопределима. Она не может завершиться гармонией, она только тогда и ощущается, когда проходит сквозь частокол невозможностей. Сквозь половецкое, византийское, монгольское, европейское, составившее Россию. Сквозь старый взаимоупор западников и славянофилов. Сквозь новое взаимоозлобление "демократов" и "патриотов".
Вот как-то собрали их вместе: высказывайтесь! Все "края" тут: от Сироткина до Новодворской, от Кожинова до Светланы Кайдаш, от Терехова до Гачева. Положили перед ними взаимоисключающие суждения русских историков позапрошлого века: от Щапова до Сикорского, выбрали из прошлого самое горячее: поджечь нынешних.
Вспыхнуло.
- Мы как-никак существуем!
- Нет, мы не существуем!
- Мы одурели!
- Нет, это вы одурели!
- Мы вообще не можем знать, кто мы и что мы!
- Нет, отчего же, знаем: нам бы в американский Твин Пикс, но только без убийств и призраков!
Это - самая эпатажная точка, прямой вызов: Россия должна сдать экзамен Западу; не сдаст - пусть пропадает, не жалко.