Время, когда начался пожар, выяснено следствием весьма точно. Из дела видно, что 1 февраля до 5 часов вечера несколькими рабочими производилась при остановках перемола чистка мельницы. По уходе рабочих в седьмом часу приказчики Овсянникова обошли мельницу и заперли все выходы. Затем вечером и ночью все служащие спали в своих квартирах, кроме дворника Клопова, дежурившего на улице, и ночного сторожа Рудометова, караулившего во дворе мельницы. На парадном подъезде, который был заперт, как и все другие выходы, спал швейцар Семенов. Ночью, по объяснению Рудометова, Клопова и Семенова, все было благополучно, и никто в мельницу не входил. В 4 часа 30 мин пополуночи Клопов, разговаривавший перед тем на Измайловском проспекте с городовым Легковым, пришел в дворницкую, расположенную в отдельном домике во дворе мельницы. Затем другой дворник, Чернышев, спавший до того в дворницкой, ушел с мельницы в церковь. В это время часы на станции Варшавской железной дороги, расположенной против мельницы, показывали 4 часа 40 минут. Швейцар Семенов, выпустив Чернышева, вновь запер подъезд и заснул. Ни Клопов, ни Чернышев, ни Семенов не заметили никаких признаков пожара. В 5 часов пополуночи дежурные на каланче Нарвской части, Янсенков и Яворский, заметили во дворе мельницы первый дымок и затем, спустя минут десять — свет, после чего на каланче поднята тревога. В то же время огонь на мельнице увидел сторож Варшавской железной дороги Авдеенко. Таким образом, мельница загорелась несомненно около 5 часов пополуночи.
Затем, целым рядом свидетельских показаний удостоверено, что пожар начался одновременно в нескольких местах. Обстоятельство это устраняет само собой предположение о случайном происхождении пожара и доказывает, что мельница была умышленно подожжена с разных концов, причем были выбраны самые удобные для успешного поджога пункты и поджог осуществлен в наиболее удобный для сего момент, в глухое темное время, когда на мельнице все спали, дворники ушли, а на дворе остался один ночной сторож Рудометов. Приготовительные к поджогу распоряжения были сделаны Левтеевым. Затем, вся обстановка поджога указывала, что зажечь мельницу мог кто-либо из служащих, близкий и преданный Левтееву, знакомый с устройством мельницы и имевший возможность пройти незаметно в те помещения мельницы, где начался пожар. По объяснению Рудометова, он первый из служащих заметил огонь при следующих обстоятельствах. Под утро, перед началом пожара, он ходил по всему двору и был на дворике у деревянной трубы веялки. При этом огня, дыма или гари не было. На дворе никого не было видно. Дверь в магазинное отделение от трубы веялки была заперта на замок. Пройдя по двору до Измайловского проспекта, минут через 5 он, Рудометов, пошел обратно и вдруг увидел, что горит внутри трубы веялки. Горела нижняя часть трубы на расстоянии не более сажени. От испуга он весь задрожал и потерял голос, однако немедленно побежал будить приказчиков Овсянникова, затем вернулся на место пожара, но мер к тушению пожара никаких не принял, постоял около горевшей трубы и пошел к себе собирать имущество. В это время приехали пожарные. При дальнейшей поверке этого показания оказалось, между прочим, что Рудометов не принял никаких мер к потушению огня, не кричал и не позвал на помощь дворника, спавшего во дворе, и, возвратясь от приказчиков на двор, он даже не отворил ворот, которые были разломаны пожарными. Кроме сего, из показаний Рудометова оказалось, что он давний знакомый Левтеева, его земляк и также, как Левтеев, старовер. По удостоверению Рудометова, знакомство их началось еще в г. Ржеве; затем Левтеев и Рудометов служили вместе в г. Ржеве у купца Щумятова, а жена Рудометова служила у Левтеева долгое время кухаркою. Левтеев определил Рудометова на службу к Овсянникову на хлебный караван. Наконец, тот же Левтеев доставил Рудометову место ночного сторожа и поселил его с женою на мельнице. Из объяснений Рудометова видно, что он предан Левтееву: по выражению Рудометова, «Левтеев такой человек, которому нет цены». Сопоставляя поведение Рудометова, его неправдоподобные объяснения на месте пожара при его начале и отношения к Левтееву, следует заключить, что никто другой, как Рудометов, зажег мельницу.