Выбрать главу

К началу апреля в Москве накопилась значительная информация. Посол Югославии Д. Гаврилович 6 апреля, после более чем шестичасового обсуждения советско-югославского договора о мире и ненападении, спросил Сталина, имеют ли основание слухи о предстоящем выступлении Германии против России в мае? Сталин ответил: «Пусть попробуют». Германская разведка перехватила телефонный разговор посла с Белградом, в котором Гаврилович сообщил о ремарке Сталина. Сам Гаврилович позднее рассказал советскому руководству, что немцы убеждали принца-регента Павла подписать с ними договор при помощи следующего аргумента: они нуждаются в надежном южном фланге для уже определенного выступления против СССР.

Значительными разведывательными возможностями располагало чехословацкое правительство в изгнании, руководимое Э. Бенешем. В начале апреля 1941 года он получил из Праги донесение следующего содержания: «Кампания против Советского Союза определенно решена; как только Германия покончит с югославским сопротивлением, начнется нападение на Советский Союз; из Берлина докладывают, что все необходимые военные приготовления завершены и была уже проведена конференция всех высших командующих германского Восточного фронта, на которой были точно определены начальные действия германских войск; дата военной тревоги для всего Восточного фронта назначена на 15 мая».

Потрясенный Бенеш передал свои сведения советскому руководству. Чехословацкая разведка довольно быстро пришла к заключению, что немцы недооценивают военные возможности Советского Союза.

Тем временем Геринг обратился к шведскому промышленнику Б. Далерусу, сыгравшему в 1939–1941 годах особую роль в германо-английских отношениях. Далерус возвратился в Стокгольм и тотчас же связался с английским послом Маллетом. Германия, сообщил он, опасаясь наступления времени, когда СССР станет слишком сильным, намерена предъявить ему ультиматум, который составил якобы Геринг: демобилизация, создание сепаратного правительства на Украине, контроль за нефтяными месторождениями Баку и, возможно, получение выхода к Тихому океану. Далерус утверждал, что эти требования будут предъявлены советскому правительству в ближайшем будущем, возможно, в течение недели. Эта информация была передана и американскому посольству. Госдепартамент оценил предстоящее как избранную Германией «тактику давления». С. Уэллес сказал британскому послу Галифаксу, что Россия согласится почти на все требования, за исключением демобилизации.

Такова была дезинформация немцев. Никаких ультиматумов в Берлине никогда не составлялось.

Министр иностранных дел Англии А. Иден 13 июня в очередной раз пригласил к себе Майского: «За последние сорок восемь часов к нам поступила существенная информация. Концентрация войск может быть использована в целях войны нервов. Я не знаю точно, но мы были обязаны прийти к заключению в свете этого огромного военного строительства, что конфликт между Германией и Россией возможен». Присутствовавший при встрече глава британской разведки Кавендиш-Бентинк убеждал Майского: «Немцы собираются напасть, и это нападение будет иметь место 21/22 или 28/29 июня. Я поставил бы деньги на 22 июня». По словам Идена, Майский «предпочел не поверить в возможность германского нападения». Кавендиш-Бентинк подтверждал: «Майский отказался поверить в это». Увы, была названа «провокацией» и информация дезертировавшего 18 июня германского военнослужащего.

Не нужно было уже ожидать сведений из особо доверительных источников — в Москве за двенадцать дней до начала войны началась эвакуация германского посольства. Вывозились жены, дети, домашние животные. Об этом 11 июня было сообщено Сталину, как и о том, что в посольстве начали жечь документы. К 22 июня в посольстве осталась лишь одна женщина — жена экономического советника Хильгера. Молотов 21 июня вызвал Шуленбурга и спросил о причине отбытия семей. Шуленбург указал на суровость московского климата и время отпусков. Молотов пожал плечами.

Немцы методично обрывали экономические связи. С 17 июня началось отплытие германских торговых судов из советских портов. В то же время прибытие новых германских судов в советские порты откладывалось под самыми различными предлогами. 21 июня советский порт покинуло последнее германское судно.