— Здра-а-сте вам… — протянул Явлинский. — С прибытием.
— Всем привет, — улыбнулась Алька.
Мельников оторопел:
— Слушай, — у тебя подруга есть? Я ж еще не женат…
— Не женат, значит, до смерти в мальчиках будешь ходить… — засмеялась Алька.
— Так есть подруга? Скажи!
— Есть. И не одна. Но им по пятнадцать, дядя…
Мельников облизнулся:
— А тебе сколько?
— Посадят, дяденька, посадят…
— Не, если серьезно?..
— Женщине, дорогой, столько, на сколько она выглядит перед завтраком. А сейчас — почти ночь.
— Подслушивала?.. — Григорий Алексеевич нахмурился.
— Конечно.
— И как? Интересно?..
— Интересно, — Алька пожала плечами, — но не все понятно. Нас что, трое сегодня?
Мельников встал:
— Ухожу, ухожу… Вот ведь… не мой день сегодня. Всем надо, чтобы я свалил!
— До свиданья, — кивнул Явлинский.
Он все-таки понял, что пьян.
— Эх, Григорий Алексеевич, — театрально воскликнул Мельников. — На полтиннике не сошлись! А ведь какая любовь была…
— Ну, и цтоже было самое интересное? — усмехнулся Явлинский, повернувшись к Альке. — Из подслушанного?
— Все интересно. Слушай… а ты действительносчитаешь, что послан в Россию с небес?
Явлинский замер, посмотрел на Альку, и у него вдруг дрогнула нижняя губа.
— Другая половинка у меня появится, только если меня переедет поезд… — громко сказал он.
Бабушки, сидящие на лавочке у сауны, никогда не ошибаются в людях.
«Кино с гарантией…» — подумал Мельников. Он взял шубу, сунул ноги в ботинки и молча выставил себя за дверь.
51
…Эх, Никита, Никита… Ничего Хрущев не доводил до конца! конца! Не довел он до конца и низвержение Сталина, а немного еще — и ничьи бы зубы не разомкнулись кричать о «великих заслугах» убийцы…
«Хвала XX съезду!» — торжествовала Люша Чуковская, радуясь выходу «Ивана Денисовича». — «Остановись, дурак! Кто работать будет?» — резолюция Сталина на расстрельном списке Хрущева от 16 августа 1937-го, присланного в Кремль, вождю на утверждение.
Одной бумагой. Точнее — одним отношением.
В списке Хрущева были 55 741 человек.
Обманул всех Хрущев с XX съездом, обманул — прежде всего он свои следы зачищал, говорил о Сталине, а боялся за себя, за свои списки, его рукой подписанные… — такие скоты, как он, как Ежов, Розалия Землячка, Эйхе… да и Хрущев, конечно… они всю страну были готовы отправить в лагеря.[15]
В официальной советской табели о рангах Твардовский — поэт № 1. [А.Т. не терпит, кстати, Маяковского. Он тоже был когда-то № 1.) Волнуется: Маяковский недостоин в Москве иметь площадь, тем более — рядом с Пушкинской!
И тот, кто сегодня поет не с нами, –
Тот против нас!
Ожидайте расстрелы. Такое — и выпустить! Форменный психопат, — Александр Трифонович, кстати, при крестьянской его схватчивости на лица, сразу это заметил[16]. — Так вот: если Твардовский у них — поэт № 1… ну и озаботилась бы компартия, что кандидат в члены ее ЦК по какой-то своей, совершенно немыслимой алкогольной оси регулярно уносится в тот мир, где ему никто не плюнет в душу, не поставит подножку, как это гениально делают в ЦК КПСС… — в тот мир, где так плохо его могучему телу, но так уютно, так хорошо его чистозвонной душе…
Если AT. пил, то глубоко. Так пил — будто смерть искал.
Замуровав себя здесь, в Рязани, Александр Исаевич весь последний месяц не отрывался от работы. Он вдруг пробился туда, где прежде был ему от ворот поворот: вставали, поднимались перед ним сейчас эти живые тени — его раковые больные, люди, от которых отвернулся Господь.
Александр Исаевич лично знал многих из этих людей, но самое главное — он вдруг пробился вдруг к себе самому, то есть к тому Солженицыну, вдребезги разбитому болезнью, которого там, в лагерной больнице, оперировал какой-то неизвестный доктор. — Тот, уже почти мертвый, почти умерший Солженицын давался Александру Исаевичу с колоссальным трудом. А перед самым приездом AT. в Рязань строчки вдруг сами стали ложиться на карандаш, да так густо, так легко, что он действительно не отрывался от письменного стола…
Обидно: «Круг» AT. не взял. Сам, без чьих-то советов, потому что сердцем не принял.
Не приучены они оба торговать душой…
Машина, старенький «шевроле», осторожно, на плохих тормозах, катилась под горку
15
По заказу партии Александр Александрович Фадеев сочинил, как известно, «Молодую гвардию». Но роль самой партии там, на Украине, в брошенном под ноги наступавшим немцам Краснодоне, не нашел.
Искал. И не нашел.
Какая, к черту, партия, если все бежали как сумасшедшие? Коммунисты — прежде всего. Это Виктор Гришин, в 41-м-первый секретарь Серпуховского ГК КПСС-ушел из осажденного города последним. Так было не везде, в Краснодоне-не так, Фадеев решил не врать.
Иосиф Виссарионович рассердился:
— Вы говно, товарищ Фадеев. А не писатель.
Члены Политбюро согласно закивали головами…
И закружился Александр Александрович в штормовом вихре! Скорее на дачу, за письменный стол, работать… то есть — вернуть «роль партии» в брошенный Краснодон.
Вернул. За неделю.
Лидия Сейфуллина, автор «Виренеи», говорила правду в лицо:
— Как же ты мог, Саша?! Как ты мог?!
— Молчи, дура! — кричал Фадеев. — Молчи, мы поссоримся! Я коммунист, понимаешь? И хочу им остаться!..
«Говорила лиса мужику: дай мне лапку на воз положить, а уж вся-то я и сама вспрыгну…»
В холодную майскую ночь 1956 года опрокинул Александр Александрович один за другим два стакана водки и — застрелился, заслоняя подушкой наградной револьвер. Он думал, что подушка заглушит выстрел, в соседних комнатах спали дети. Из-под двери кабинета Фадеева в детские спальни покатились струйки крови…
16
«Кто не с нами, тот против нас… «— разве это в России не норма? «Кто не выйдет на Днепр креститься, тот мне враг…» — разве не так стращал Киев князь Владимир? И поддался народ, куда денешься: крещение — поддался, революция — поддался; кто не с нами, тот враг…