Здесь можно упомянуть, что в сборниках анекдотов (изданных или помещенных в Интернете) нередко встречаются тексты, которые анекдотами не являются – в том смысле, что рассказаны как анекдоты (т. е. предварены соответствующим «метатекстовым» вводом) они быть не могут. Так, не являются анекдотами такие прибаутки и приговорки, как:
• Водку? Теплую?! В такую жару?!! Натощак?!!! Без закуски?!!!! С удовольствием!
• В баню я не хожу. В женскую не пускают, а в мужскую неинтересно.
• Что нам, мужчинам, не нравится в домашней работе, так это ее однообразие: убрал постель, вытер пыль, пропылесосил… И через полгода начинай все с начала!
«Метатекстовый» ввод в нормальном случае не принадлежит тексту анекдота. Однако существуют анекдоты, в которых специально обыгрывается необходимость «метатексто-вого» ввода при рассказывании анекдота. В них то, что на первый взгляд кажется «метатекстовым» вводом, оказывается неотъемлемой принадлежностью текста анекдота, т. е. анекдота в собственном смысле слова. Такие анекдоты обычно рассказываются в диалогическом режиме – ср. следующий анекдот советского времени:
• Знаете самый короткий анекдот? -… – Коммунизм. А самый длинный? -… – Путь к коммунизму.
Вхождение «метатекстового ввода» в текст анекдота характерно для анекдотов-«наколок». Ср. интерактивный анекдот, возникший в годы перестройки, во время расцвета кооперативного движения:
• Хочешь расскажу кооперативный анекдот? – Давай. – Гони рубль.
Иногда «метатекстовый» ввод приходится делать более подробным, давая слушателям экстралингвистическую информацию, необходимую для понимания анекдота. Так, среди русских в свободной Латвии в 20-е гг. рассказывался следующий анекдот, родившийся в советской России, и для слушателей, незнакомых с новыми советскими обычаями, он (насколько можно судить по тексту, приведенному в [Кара-чевцев 1978: 189]), в дополнение к обычному вводу, предварялся рассказом о том, что такое «октябрины»:
• Коммунисты в СССР, упразднив крестины и обрезание, ввели так называемые октябрины, на которых новорожденным дают вместо христианских или библейских имен – имена, взятые от революции, т. е. от фамилий вождей, названий местностей, связанных с революцией и т. п. Встречаются два еврея-коммуниста.
– Наум Яковлевич, у меня родился сынок, и не знаю, как его назвать: завтра октябрины.
– Ну, Исак Борисович, что там думать – назовите его: Червонец.
Через несколько месяцев приятели снова встречаются.
– Ну, Исак Борисович, поздравьте меня – жена дочку родила, только ломаю голову, как ее назвать.
– Ну что тут думать? Демонстрация, Революция… или вот что – Трибуна.
– Ай, какого вы мне даете хорошенького совета! Я вам дал имя Червонец, так это же вещь! Хорошее дело Трибуна! Чтобы каждый хулиган на нее мог залезть.
Собственно текст анекдота обнаруживает два языковых слоя. К ним относятся, с одной стороны, «текст повествователя» («слова от автора») и, с другой, – речь персонажей анекдота. Заметим, что выделение указанных двух языковых слоев в анекдоте соответствует подразделению экспрессивных средств повествования на «собственно экспрессивные» и «характерологические». Напомним, что «собственно экспрессивные» средства характеризуют состояние говорящего, его отношение к предмету сообщения или направлены на то, чтобы воздействовать на адресата речи, тогда как «характерологические» средства характеризуют самого говорящего с языковой точки зрения [Шмелев 1964].
Разграничение двух указанных слоев представляется необходимым прежде всего потому, что они характеризуются полностью различным языковым оформлением. «Текст повествователя» подчиняется жестким требованиям, которые, собственно, и задают восприятие текста именно как текста анекдота и позволяют использовать этот текст в рамках соответствующего речевого жанра. Особенности «речи персонажей» задает отнесенность конкретного анекдота к тому или иному типу – не случайно наивная классификация анекдотов опирается именно на набор персонажей (анекдоты о Вовочке, о милиционерах, о Ельцине, о чукчах, о муже, жене и любовнике и т. п.).