Мать жениха Екатерина II также считала такой брак полезным для России. По легенде, желая этого брачного союза, она подложила сыну миниатюру с изображением юной принцессы, и Павел в нее заочно влюбился. София-Доротея, готовясь к встрече с женихом, начинала учить русский язык, изучать историю России.
Молодые люди пришлись по душе друг другу. Павел Петрович позже так описывал свои впечатления от встречи с молодой принцессой:
«Я нашел свою невесту такой, какую только желать мысленно себе мог: недурна собой, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно… Ум солидный ее приметил… и что меня весьма удивило, так разговор ее со мною о геометрии, отзываясь, что сия наука потребна, чтобы учиться рассуждать основательно. Весьма проста в общении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкой, жадничает учиться по-русски, зная, сколь сие нужно… Мой выбор сделан…
Через два дня Павел попросил руки невесты. Позволение было дано незамедлительно.
Фридрих хорошо постарался, чтобы гость весело провел время в Берлине. Парады, строевые смотры, прусский порядок и беспрекословная дисциплина, театр, дневные и ночные праздники в Берлине и Потсдаме произвели огромное впечатление на гостя. В честь визита русского принца берлинский монетный двор выпустил памятную медаль с надписью: «Павел Петрович, Великий князь Российский, Фридрихом Великим гостеприимно взыскан». В конце июля Павел покинул Берлин, очарованный всем, что увидел в Пруссии.
Павел произвел неплохое впечатление на Фридриха II. «Его обхождение — с людьми, чувства и добродетели восхитили мое сердце», — писал король Екатерине после отъезда великого князя на родину. И вместе с тем в его «Записках» звучат нотки будущей трагедии: …как бы его не постигла та же участь, что и его несчастного отца» (Петра III, свергнутого в результате дворцового переворота и убитого. — Авт.).
Спустя короткое время София-Доротея прибыла в Санкт-Петербург. В православии она приняла имя Мария Федоровна, родила десятерых детей, двое из которых, Николай и Александр, впоследствии поочередно занимали российский престол. А судьба одной из ее дочерей, красавицы Елены, оказалась связана с Берлином. В пятнаддать лет она вышла замуж за Фридриха-Людвига, будущего герцога Мекленбург-Шверинского, и долгое время жила в прусской столице. Молодые люди очень любили друг друга. Елена — красивая, умная, веселая — очень пришлась по душе берлинцам, подружилась с королевой Луизой, первой красавицей государства. Но счастье было не долгим. Через четыре года «прекрасная Елена», так ее звали в Берлине, умерла от чахотки.
ВИЗИТ РУССКОГО ПУТЕШЕСТВЕННИКА
Теплым июльским вечером 1789 г., ближе к ночи, к Берлину со стороны Бранденбургских ворот подъехала коляска, в которой сидел русский писатель Николай Михайлович Карамзин, возвращавшийся из Потсдама. Чтобы въехать в город, ему пришлось объяснить страже цель приезда в прусскую столицу. «Городские ворота были уже затворены, — писал Карамзин, — однако ж нас впустили».
Берлин был одним из многих городов, которые писатель посетил во время своего путешествия в Европу, предпринятого в 1789–1790 гг. Результатом поездки стали знаменитые «Письма русского путешественника». Появление их в печати сделало Карамзина известным литератором. Некоторые филологи считают, что с этой книги началась современная русская литература.
В Берлине писатель остановился в трактире на Брудеригграссе (Bmederstrasse), что недалеко от станции метро «Шпительмаркт» (Spittelmarkt). При заселении потребовалось заполнить анкету, что немало удивило Карамзина. Зато, объяснил с важным видом хозяин, завтра о приезде русского путешественника будет объявлено в газетах.
Карамзин прекрасно говорил по-немецки, общался с берлинцами не через переводчика, оттого ценнее его воспоминания. В своих письмах он оставил весьма любопытные описания Берлина тех лет. Первое впечатление нельзя назвать приятным. «Лишь только вышли мы на улицу, я должен был зажать себе нос от дурного запаха: здешние каналы наполнены всякою нечистотою. Для чего бы их не чистить? Неужели нет у берлинцев обоняния? — Д (знакомый Карамзина, живший в Берлине. — Авт.) повел меня через славную Липовую улицу (Унтер-ден-Линден. — Авт.), которая в самом деле прекрасна. В средине посажены аллеи для пеших, а по сторонам мостовая. Чище ли здесь живут, или испарения лип истребляют нечистоту в воздухе, — только в сей улице не чувствовал я никакого неприятного запаха. Домы не так высоки, как некоторые в Петербурге, но очень красивы. В аллеях, которые простираются в длину шагов на тысячу или более, прогуливалось много людей».