Чем чаще об этом напоминал Витольд Хансович, тем напряженней себя чувствовал Сергей. У кровного отца была своя правда. И в главном она не противоречила – у них одна общая земля, одни леса, одни реки и озера. И какой-то иноземец все, чем они гордятся и что лелеют, пытается у них отнять. В этом богатстве труд не одного поколения, потому у них одно общее отечество, а не новый Клондайк, как назвали его янки.
– У меня в банке миллион долларов, – сказал Сааг. – Они будут твои.
Сергей возразил:
– Мое богатство – моя голова. Очень много вложил в мою голову Александр Александрович Самойло.
Витольду Хансовичу хотелось возразить по существу, но он только ограничился заверением:
– Я ни к кому вражды не питаю. Хотя… было…
Он долго молчал. На его сером костистом лице лежала печальная тень.
– Я хочу, чтоб ты остался и моим сыном, – высказал свое тысячи раз обдуманное желание. – Кроме тебя, у меня никого не было… Так судьба распорядилась…Мне ты был нужен для душевного спокойствия. Ну и, как говорят янки, чтобы вместе делать деньги.
– Почему ты говоришь, что все это в прошлом?
– Но ты же человек военный, как Александр Александрович.
– Все войны когда-то кончатся. И человечество вернется к созиданию.
– После войн много ли вас останется?… Если, конечно, кто-то останется…
– Надо верить.
Веру в эпоху созидания он изложил в письме, адресованном Марине Кононович. Она по-прежнему писала ему, несмотря на его твердое «нет», что означало: твоим мужем не буду, слишком разные у нас понятия о жизни.
Он посвятил себя России, но не той, которой правят фабриканты Морозовы и Прохоровы, а той, которую в наследство оставили россиянам Петр Великий, Пушкин, Менделеев…Сохранить бы их наследие! Но кто только не лезет в Россию! И наглее других – янки-иудеи. Они будут Россию раскрадывать, и от русских останется разве что, как они сами бахвалятся, необразованное стадо. А ведь русские, пожалуй, самая перспективная нация! Тысячу раз прав Михайло Васильевич Ломоносов: испытанные стужами и невзгодами, русские закалили свой ум, сделали его острым, как меч в руках богатыря. А богатырь сам русский народ. Из рук его янки вырывают меч. Действуют хитро, изощренно.
Вот и Сергею подсовывают американку… В страстных письмах Марина доказывает, что Родина больше, чем Россия. Дескать, пора Сергею научиться думать по-американски. Когда две великие страны объединятся, все северное полушарие будет в надежных руках.
Майор Ральф Этертон, через руки которого шла переписка Марины и Сергея, читал эти письма (он письма вкладывал в свой конверт), не навязчиво, но настойчиво утверждал, что Марина права – у нее государственный ум. Но душа Сергея противилась. Как при встрече объяснить тому же Ральфу, почему душа противится, он не умел…
Отцу Саагу он не признался, что с американкой ведет переписку. Боялся, что отец кровно обидится – он так ненавидит янки!.. Может, потом когда-нибудь признается. К тому времени она прекратит писать, и знакомство забудется, как забываются случайные попутчики…
В тот день отец по крови многое недоговорил, но о чем спрашивал, для себя вроде получил обнадеживающий ответ: сын уже твердо держался одного берега – той правды, за которую сражался генерал-майор Самойло.
На следующий день Витольд Сааг опять посетил дом, где жил его сын. Перед этим Сергей, не скрывая факта о визите неожиданного гостя, обстоятельно поговорил с названым отцом. Спросил его:
– Как быть? Возобновить с ним родственные связи или сказать ему: пусть Витольд Хансович не ищет встреч?
Легко сказать, но как откажешь?
– Ты мнение своей матери спросил? Она же живет в соседней квартире.
Сергей молча отрицательно покачал головой.
– А следовало бы…
Вечером с дежурства вернулась Лиза. Она работала в госпитале сестрой-сиделкой, в том самом, где когда-то познакомилась с подполковником Самойло и с его однополчанином капитаном Тышкиным. Тышкин вскоре на ней женился. В то лето он с партией раненых вернулся с Дальнего Востока. Ухаживание капитана длилось недолго. Лиза согласилась стать его женой. Их обвенчали в старинной сельской церкви под Лугой. В то время в летних лагерях находился полк, где начальником штаба был капитан Тышкин. Его назначили вскоре после выхода из госпиталя. Погиб Тышкин не в бою, а на полигоне. Саперы грузили на подводу с песком случайно неразорвавшийся снаряд. Лошадь чего-то испугалась, дернула подводу, снаряд детонировал. Невдалеке стояла группа офицеров. Осколок поразил капитана Тышкина.
– Тут у нас с Сергеем возникла необычная ситуация, – обратился Александр Александрович к вдове погибшего друга. – Без тебя нам ее не разрешить.