— Присылай посыльного. — Благодушно отозвался Петр. — Я тебе еще и чернил новых дам, да бумаги особого качества и чистоты. Во всем мире только у меня в канцелярии такие имеются.
Глава 2
4 мая 1702 года. Окрестности Минска
Мягкий, обволакивающий молочно — белый туман неохотно отступал, обнажая свежую зелень травы и далекие силуэты. Начиналось новое утро.
Петр вышел из штабной палатки и окинул взглядом позиции. Грамотно сооруженные редуты. Прикрытие из люнетов второй и третьей линий. Резерв, отведенный на два километра от передовой. Все было практически безупречно. Даже выспавшиеся солдаты, уже добрые полчаса, ожидающие начала сражения на позициях. И тишина. Если конечно не считать за шум утренние трели каких‑то птиц в ближайших кустах.
Август, вышедший следом, был нахмуренным и каким‑то взъерошенным. Двадцать пять тысяч русского войска не вызывали у него никакой уверенности в победе. И это против ста тысяч Карла! Лишь стыд и честь не позволяли ему покинуть расположение армии союзника. Да и банальное желание 'позырить'. Все‑таки какое — никакое, а уважение к Петру у него уже появилось за те полгода, что он прожил в Москве. Не мог такой продуманный человек так глупо идти на фактически самоубийство. Или мог?
Государь же, прочитав по лицу своего союзника эти мысли, вдохнул с какой‑то блаженной улыбкой свежий утренний воздух и, чуть нараспев произнес:
— Приятно вспомнить в час заката любовь, забытую когда‑то…
— Что? — Удивленно вытаращился на него Август, неплохо подучивший русский язык за это время.
— Полезно вспомнить в час рассвета, — назидательно смотря на курфюрста, заметил царь, — слова забытого поэта: Щедра к нам грешникам земля. А небеса, — произнес Петр, скосив глаза наверх с наигранным ужасом, — полны угрозы. И что‑то там еще… тра — ля — ля — ля… А! Перед грозой так пахнут розы… — Август ошалело оглянулся, натыкаясь на улыбки и ухмылки офицеров штаба корпуса, прекрасно понявшие весь юмор момента.
— Не понимаю…
— Мы знаем все, ведь мы не дети. Опасно жить на белом свете. — С улыбкой продолжил Государь, кивнув в сторону позиций Карла. — Но как не жить на свете белом? Коль любишь жить душой и телом! — Самодовольно похлопав себя по животу, отметил царь.
— Щедра, к нам грешникам земля, — подхватил Меньшиков, догадавшись повторить припев.
— А небеса полны угрозы, — с наигранным сожалением добавил Петр, сокрушенно покачав головой.
— Кого‑то там уже тра — ля — ля — ля, — хохотнул Апраксин.
— Перед грозой, так пахнут розы… — жутко фальшивя, потянуло уже человек десять из окружений Государя, а потом громко расхохоталось. Лишь Август стоял совершенно потерянным, не понимая этого веселья.
Когда все успокоились, Август поинтересовался буквально шепотом:
— Что это было? Я ровным счетом ничего не понял.
— Урок на будущее мой дорогой друг. Если командир теряет веру в свою победу, то и воевать не стоит. А потому, какой бы безнадежной не была ситуация — встречай ее с улыбкой. Конечно, кто‑то подумает, что ты тронулся умом, но иные, видя твое спокойное, благодушное настроение заразятся уверенностью и станут сражаться, не оглядываясь постоянно и не думая об отступлении.
— Но ведь Карл нас вчетверо превосходит! Как тут сохранять спокойствие?
— Плохо считаешь. Ой, плохо! Вот смотри. Мы стоим в обороне, а Карл наступает. Так? Так. Значит уже вдвое он нас слабее. Ведь мы на редутах все. Да при пушках. А ему через поле под огнем идти, да картечными салютами нас не угощать. Видишь — уже не так страшно. Дальше идем. Видишь — все мои стрелки с винтовками, то есть, бьют на пятьсот шагов, причем не абы как, а прицельно. Насколько бьют солдаты врага? На сто от силы. Если прицельно то и того меньше. Вот и считай, что не у Карла, а у нас уже преимущество. Да почитай как вдвое или более. А еще можно по мелочи посчитать. Картечь добрая, бьющая вдвое дальше обычного. Резерв. Тяжелая артиллерия. Так что, друг мой, нет никакой причины для тревоги. Армия шведского короля хоть и велика числом, но против меня на этих позициях и выеденного яйца не стоит.
— Мне сложно в это поверить…
— И не нужно, — усмехнулся Петр. — Думаешь, я не видел, как ты метался, помышляя лишь о бегстве от войск? Я бы тебя давно отпустил, но то, что сегодня произойдет лучше один раз увидеть, чем потом слушать в пересказах. Для пущей крепости нашей дружбы.