– Встань, – сказал он.
Она послушно поднялась, сбрасывая с себя пену, не стесняясь наготы. Блестящая, отшлифованная волнами, с маленькими заостренными грудями, округлым животом, под которым золотился лучистый влажный лобок. У ее колен мягко клокотала вода, словно не остывшее живородящее лоно, из которого она появилась на свет. И он любовался ей с целомудренным восхищением художника, которому удалось подсмотреть морское диво среди разноцветных вод. Действие волшебного шарика, который он проглотил на катке, продолжалось.
– Иди ко мне, – позвала она.
Они сидели в теплой овальной чаше, среди душистой пены, и ему казалось, вокруг спины, живота, погруженных в воду плеч снуют невидимые существа, ластятся к нему, касаются замшевыми телами. Кругом бурлили тугие ключи, и он чувствовал прикосновение ее быстрых ласковых ног.
Из глубины, из бездонных пучин, поднимались разноцветные шары света, мягко лопались у поверхности, делая пену бирюзовой, розовой, золотой. И раздался тихий вздох музыки, словно пели глубины, шумели раковины, неслись косяки волшебных рыб.
– Ты похож на морского котика. – Она смеялась, наклоняясь над ним.
От наслаждения он закрыл глаза. Ее руки под водой летели вокруг его бедер, ног, живота. Сладость, которую он испытывал, лишала его воли. Он был в ее власти, она колдовала над ним, повелевала, и он, лишенный воли, становился этой музыкой, перламутровой пеной, разноцветными огнями, излетавшими из пучины.
Он видел ее запрокинутую голову, напряженную шею, жадные губы, из которых вырывался непрерывный бурлящий звук. Ему казалось, яростная птица бьет над ним радужными крыльями, поднимая фонтаны брызг. Глазированный сильный дельфин сечет его плавниками, больно ударяет в живот. Вода переплескивалась через край, пена падала ему на лицо. Он тонул среди огней, колдовской музыки и ее птичьих бурлящих вскриков. И когда огромный шар света поднялся из глубины и он в сладости, последним видением увидел ее, раскинувшую руки, падающую навзничь, все вдруг смолкло – музыка, клекот, бурление. Они лежали, отпав друг от друга, среди тишины, в округлой перламутровой чаше. Пена чуть колыхалась, слабо шелестела, и он видел, как из белых хлопьев выглядывает ее колено.
В спальной царил мягкий сумрак, и широкая постель с отброшенным покрывалом позволяла им лежать, не касаясь друг друга. Они пили из высоких стаканов горячий глинтвейн. Серж после каждого пряного глотка прижимал донце стакана к груди. Чувствовал на губах душистый ожог, а на груди горячий отпечаток стекла.
– Какие букеты собирала сегодня в салоне? Для каких торжеств и свадеб?
– Молодоженам композицию «Очарование» из пунцовых роз и белых гвоздик. Розы еще не до конца раскрылись, и в полной красоте должны распуститься праздничным вечером.
– Еще какой букет?
– «Воспоминание» – двум пожилым людям, прожившим вместе пятьдесят лет. Красные и желтые розы, окруженные листьями пальмы, и две белые целомудренные лилии.
– Еще?
– «Триумф» – из нарциссов, роз, оранжевых и фиолетовых пионов и огромных садовых васильков. Словно салют в честь победителя, снискавшего славу.
– А какой букет преподнесут нам на свадьбу?
– Пусть будет корзина роз, белых и алых. Цвета любви и верности.
Он протянул руку, нащупал ее мягкие пальцы, повел ладонью вверх, к округлому плечу, осторожно сжал хрупкую ключицу, накрыл рукой небольшую, с теплыми сосками грудь, услышал сердце. Оно ровно билось под его ладонью, словно он держал ее сердце в руке, – и ее беззащитность, доверчивая неподвижность внушали ему страх, обожание, изумление. В этом огромном морозном городе, в бескрайнем мире билось ее сердце, одно-единственное, сотворенное для него одного.
– Ты хотела пригласить меня к себе домой, познакомить с родителями. Мы должны им сказать, что решили пожениться. По-старомодному я обязан попросить у них руки дочери, испросить благословения.
– Я уже приготовила их к этому. Мама будет ахать, папа нахмурится, а потом он принесет образ и заставит нас поцеловать икону. Ты поцелуешь?
– Я целовал икону в лавре. Мне показалось, что она пахнет медом.
Он уловил ее скрытое нетерпение, ее робость и женскую взволнованность под стать той, какую проявляет птица, готовясь вить гнездо. И эта бессознательная озабоченность и тревога умилили его. Он боялся их спугнуть, испытывал к ней нежность и бережение.
– Ты думаешь, я тебя полюбила на той новогодней вечеринке, когда мы танцевали в масках, и ты снял маску, и я увидала твое лицо?