– Что ты будешь теперь делать? – как‑то спросила его Катя и посмотрела настороженно, чуть испуганно, ожидая, что же он ответит.
Она знала, что к Мазурову опять приходил Рандулич, и помнила, чем обычно заканчиваются эти визиты, и теперь, уже задав вопрос, корила себя за то, что сделала это, но больше оттягивать не могла, так она измучилась, строя какие‑то предположения.
– Я ведь астроном, – сказал Мазуров, – буду преподавать, заниматься научной деятельностью.
– Есть предложения?
– Да. Кто же откажет герою войны? – улыбнулся он. – Придется даже выбирать.
– Ты уже выбрал? – обрадовалась Катя, потому что все ее опасения оказались беспочвенными.
– Нет еще. Выбираю.
Он не сказал Кате, что не так уж и много университетов, где преподают астрономию, что уровень его на самом деле пониже большинства ученых, а Рандулич… Рандулич обещал ему экспедицию на Тибет. Не сейчас. Со временем. Там ведь такое чистое и низкое небо, и он так мечтал увидеть на нем звезды. Но ничего этого он не сказал Кате. Зачем ей зря волноваться прежде времени?
Документальный фильм закончился, и на белом экране появилась обворожительная Спасоломская, но смотреть хотелось не на нее, а на то, как играют тени на лице Кати и как меняется ее выражение, когда она смотрит этот фильм…
Нос катера распугивал воду, поднимая вверх стаи брызг.
Мало радости слизывать с обветренного лица соленые капли.
Капитан‑лейтенант Владислав Крамцов не мог укрыться от брызг, да и не старался уже. Одежда его постепенно промокла. Где‑то в глубине, под слоем свитеров, маек и кителей, еще сохранилось немного тепла, но вскоре влага прогонит его, приникнет к телу, а вместе с ней придет холод, который начнет потешаться над Крамцовым, заставляя выбивать зубами дробь. Они уже начинали стучать друг о друга, точно репетировали мелодию, которую им предстояло еще исполнить.
Изредка он подносил к слезящимся от беспробудного бодрствования глазам бинокль, притягивал к себе поближе горизонт, но тот убегал от него, все равно не доступный для взора.
Черноватая, будто в ней растворилось немного чернил, вода волновалась, оставаясь пустой и безжизненной, плавно переходя в такие же грязные небеса. Черта, разделяющая их, почти не различалась.
Если разогнать катер, выжимая из кашляющих механизмов все, на что они еще были способны, и закрыть глаза, то не заметишь, как окажешься на небесах, начнешь взбираться по ним все выше и выше. Пока не найдешь тех, кто прошел этой дорогой чуть раньше.
Но прежде прогремит взрыв. Вполне вероятно, что ты и понять‑то не успеешь, что катер натолкнулся на колючую мину, похожую на морского ежа, всплывшего на поверхность моря проведать – что же там происходит. Германские миноносцы щедро засеяли такими ежами море, русские – отвечали им тем же.
Море позади него вспухало, будто из толщ воды вырывался наружу скопившийся там гной или гигантский кит выстреливал фонтанами воздух, прочищая свои легкие, а заодно старался угодить в днище катера. Но он не брал в расчет, что катер слишком быстро двигается.
Вода опадала, а потом вновь вспухала. Все так же в метрах пятидесяти за кормой катера.
Ученые, которые занимаются поисками морских обитателей, отдали бы многое, чтобы посмотреть на такого кита, но капитан‑лейтенанту нужно было совсем другое.
Он искал подводные лодки. Чтобы приманить их, надо вывести в море жирный транспорт, нагруженный провиантом и оружием, оставить его якобы без прикрытия, чтобы он в ужасе крался по морским волнам, боясь, что его кто‑то заметит. Может, тогда удастся увидеть, как из морских глубин поднимается перископ.
До моряков долетали отзвуки взрыва, а на поверхности, когда вода немного успокаивалась, колыхалась оглушенная рыба. Только рыба. И ни одной оглушенной подводной лодки. Может, они ошиблись? Нужно ловить на что‑то другое, а не на глубинные бомбы? Мимо торгового судна с жирным брюхом лодка не пройдет стороной, поднимется и запустит в него торпедой.
Он чувствовал себя браконьером.
Он не соблюдал правила игры.
Вот отчего у него было так противно на душе.
Моряки на корме уподобились рабочим с заводов Форда, которых сослали трудиться на конвейере. Механическая работа. Из трюма по ленте транспортера поднимались глубинные бомбы в деревянных ящиках. Точно в гробу лежали. Моряки освобождали их, приводили в боевое состояние, сталкивали за борт, как контрабандисты, которые, завидев полицейских, хотят побыстрее избавиться от груза, чтобы потом, когда полицейские их поймают, состроить на лицах невинные выражения: «дескать, какая контрабанда. Мы законопослушные граждане» и скрыть за этим разочарование.
Капитан‑лейтенант уже устал его скрывать.