— Вот как! Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать... А на него, бедного, нападают, как на какого-либо разбойника... Ведь так? — сказал я...
Какая-то неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:
— Именно-с так.
Наступило молчание. Преступник стоял и глядел в угол, а я злорадно думал: «Постой же, вот я тебе покажу «забыл», мерзавец... Вот я тебя ошпарю».
Я вдруг встал и решительно выпрямился:
— А ну-ка, Митрич, погляди-ка на меня хорошенько! Не узнаешь ли?.. — внушительно проговорил я, отчеканивая каждое слово.
Допрашиваемый как-то вздернулся и взглянул на меня широко раскрытыми глазами.
— Не могу знать, ваше благородие, — быстро проговорил он...
— Но ведь ты — Митрич? — спросил я.
Глаза у него забегали. Он попробовал усмехнуться, но усмешка вышла какая-то кривая...
— Что ж! Пускай, по-вашему, буду и Митрич, ежели вам угодно, вам лучше знать... — начал говорить он...
— Да, да! Именно мне лучше знать. И я знаю, что ты — Митрич. Да и меня ты должен знать! Погляди-ка внимательнее...
Митрич вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд.
— Не могу припомнить! — проговорил он.
— Ну, так я тебе помогу припомнить. Где ты был ночью 15 августа, в самый праздник Успения Пресвятой Богородицы?
— В гостях у товарища!
— Не греши и не ври, мерзавец! — проговорил я грозно. — Не в гостях, а с топором на большой дороге провел ты этот великий праздник... свой престольный праздник, — подчеркнул я.
Митрич изумленно смотрел на меня и начал бледнеть, а я, не давая ему опомниться, продолжал:
— Разбойником, кровопийцей засел ты на большой дороге, чтобы грабить и убивать. Как самый последний негодяй и самая жестокая бессмысленная скотина бросился ты на безоружного одинокого с топором! Только потому человека не убил, что «не хотелось в такой праздник рук марать»... — сказал я, не спуская с него глаз и отчеканивая каждое последнее слово.
— Да неужто это были вы, ваше благородие? — почти со страхом произнес Митрич, отступая шаг назад.
— Ага! Узнал небось!..
Митрич бросился на колени.
— Мой... наш грех! Простите! — пробормотал он.
Вижу я, что надо ковать железо, пока горячо.
— Ну, а ограбленная и избитая чухонка, ведь тоже дело ваших рук? Да говори смело и прямо. Ведь я все знаю. Признаешься — тебе же лучше будет!
— Повинны и в этом! — хмуро проговорил все еще не пришедший в себя Митрич.
Шаг за шагом затем удалось мне выпытать у него о всех грабежах этой шайки. Грабили большей частью проезжающих чухон, которые, вообще говоря, не жаловались даже на эти грабежи.
— Почему так?
— Да видите, ваше благородие, они думали, что мы всамделишные черти! — пояснял Митрич.
Я вспомнил об этом маскараде и потребовал дальнейших пояснений.
— Да, правду говорить, ваше благородие, не хотелось нам напрасно кровь проливать... Нам бы только запужать насмерть, чтоб потом в полицию не доносили. Ведь на нечистую силу не пойдешь же квартальному заявлять! Ну вот для этого самого и комедь эту играли...
— И доигрались до арестантских рот! Эх вы... Бедные черти!
Меня заинтересовал еще один вопрос:
— Но ведь со мною-то вы не комедь играли? Ведь действительно убить собрались? А?..
Митрич почесал за ухом.
— Да оно, того... сумнительно нам стало... — проговорил он нерешительно.
— Какие такие сомнения?
— Да видите, перво-наперво, ваше благородие, у вас много денег было, не то что чухна, копеечная... А потом часы, значит, цепочка... Человек, видно, богатый и распознал, что не черти, а просто...
— Разбойники! — докончил за него я, видя его затруднение. — Эх вы! Бедные, бедные черти!.. Значит, если бы не праздник, то капут? — спросил я уже весело.
Митрич отвел глаза в сторону и замолчал.
Благодаря показанию Митрича дело разъяснилось быстро. Личности задержанных были установлены. Был в тот же день арестован и четвертый из «чертей».
Оказалось, что это были уволенные в запас. По окончании службы они, промотав бывшие у них на дорогу деньги, решили попытать счастья на большой дороге и вернуться на родину с «капо питалами». Не попадись они в последнем деле, их нелегко было бы разыскать, так как они уже решили не откладывать более отъезда. На пай каждого приходилось по 60 рублей, и этой суммой они решили удовольствоваться...