Таким образом, английское масонство, предлагавшее более или менее чистый деизм вне всяких конфессиональных ограничений и с большим простором для личных стремлений, могло встретить совершенно подготовленную почву: пиетизм, в разрыве с официальной теологией и, в своих лучших представлениях, проникнутый христианской любовью, был близким предшествием масонства. Развитие последнего объясняется в большой мере также политическими и общественными условиями немецкой жизни, где гнет политический и общественный был еще тяжелее, чем конфессиональный, и где нравственное чувство мыслящего человека еще сильнее могло возмущаться существовавшей действительностью. В начале XVIII в. еще не было той системы «просвещенного деспотизма», которая в последней половине этого столетия если не уничтожила, то по крайней мере несколько смягчила прежнее зло. Время, о котором мы говорим, было временем феодально-канцелярского режима; деспотический произвол множества мелких владельцев (до Наполеоновских войн они исчислялись в Германии сотнями) крайне истощал страну, которая должна была содержать множество больших и маленьких дворов и вместе с тем терпеть от тяжести налогов, от дурных судов и администрации, политическая жизнь вертелась на интриге и не допускала свободной публичности.
Все это оказывало свое действие: религиозное брожение соединялось с общественным; потребность действовать для общего блага производила филантропию пиетистов и развивала манию к братствам и тайным обществам; тягость общественного положения поддерживала мечты о первоначальном христианстве, – пиетисты верили в утверждение царства Христова на земле.