Глава Омской языческой общины Александр Хиневич отвергает термин «язычество» как связанный с представлением о «невежестве» и «варварстве» предков, ибо такие предки его не устраивают. Кроме того, термин «язычество» звучит для него чересчур обобщенно, скрывая локальную специфику. Поэтому он говорит о «древней вере славянских и арийских народов», называя ее «инглиизмом» (Хиневич 2000: 3–4). Он с гневом отвергает термин «неоязычество», объявляя его «выдумкой ученых мужей», якобы пытающихся таким образом увести людей от поисков древней веры (Хиневич 2000: 16–17). Зато он доказывает, что исконная вера называлась «православием». Он проводит искусственную границу между староверами и старообрядцами, отождествляя «староверов» с «православными славянами-инглингами», а старообрядцев – с «праведными христианами». При этом он утверждает, что термин «православие» был привнесен в русское христианство только в XVII в. (Хиневич 1999: 145). Он называет свою религию «староверческой», а своих последователей – «староверами-инглингами, или православными славянами». Под язычниками он понимает исключительно «других» (Хиневич 1999; 2000. Об этом см.: Ткач 1998: 40; Яшин 2001: 59–60), возвращаясь к античному эллинскому представлению об этом.
Свои молитвы Хиневич называет «Правьславлением», ассоциируя православие с «прославлением Прави и Слави», где «Правь» означает «мир светлых богов», а «Славь» – «светлый мир». Исходя из таких представлений, он этимологизировал и термин «славяне», связывая их с теми, кто «славит светлых древних богов» (Хиневич 2000: 17). При этом он приписывает истоки своего учения «допотопным предкам», «великой расе», имевшей не только единый язык, но и общие верования. Таковой для него является «белая раса», к которой он относит не только индоевропейцев, но и этрусков, сирийцев и египтян, что позволяет ему свободно заимствовать из духовного наследия всех этих народов, объявляя это общим наследием, восходившим к единой вере «славян и арийцев» (Хиневич 1999: 141). Кроме того, такие манипуляции с историей помогают ему наделять свое учение длинной генеалогией, что дает ему возможность представлять свою церковь «возрожденной», а не созданной заново (Хиневич 1999: 151–152).
Таким образом, если в нацистской Германии делались попытки очистить христианство от следов иудаизма и создать «арийское христианство», то у некоторых современных русских неоязыческих идеологов отмечается стремление «одомашнить» православие, оторвав его от его истинных ближневосточных корней. Одним из первых еще в советское время об этом задумался А. М. Иванов (Скуратов) (Иванов 2007: 143), а затем это озвучил И. Синявин (Синявин 2001: 92–93). Асов также настаивает на том, что в православии гораздо больше от «русского арианства и ведославия», чем от христианства «византийского и иудеогреческого толка». Он поясняет, что до прихода на Русь христианства «малоазийского и средиземноморского толка» там якобы господствовал иной «арийский или русколанский извод христианства», который Асов называет «арианством», или «православно-ведической христианской верой», якобы не имевшей никакой связи с иудаизмом. Однако эта традиция была погублена с приходом «христианства византийского толка» (Асов 2008: 6, 12).
В свою очередь писатель Ю. Петухов доказывал, что «подлинное православие» якобы сложилось на основе «арийского язычества» и никак не было связано с иудаизмом. Якобы «предки-арийцы» поклонялись единому богу Роду, и поэтому христианство – это «не чуждая вера, а родная, своя». Петухов даже утверждал, что «спаситель и его апостолы» происходили из «славяно-росской диаспоры», якобы когда-то населявшей древнюю Палестину. Поэтому он заявлял, что православное христианство пришло на Русь как «родная кровная вера» (Петухов 2001: 242–243; 2008: 292–293, 300–303; 2009б: 130).