Дидро усложнил ситуацию. Он посоветовал Руссо написать Сен-Ламберу письмо, в котором признался бы в своей нежности к Софи, но заверил бы его в ее верности. Руссо (по словам Дидро) обещал это сделать. Но мадам д'Удето умоляла его не писать и дать ей возможность самой выпутаться из затруднений, в которые ее поставили его увлечение и ее измена. Когда Сен-Ламбер вернулся с фронта, Дидро заговорил с ним об этой истории, полагая, что Руссо в ней признался. Руссо упрекнул Дидро в том, что тот его предал; Дидро упрекнул Руссо в том, что тот его обманул. Только Сен-Ламбер вел себя философски. Он пришел с Софи в Эрмитаж; он «пригласил себя на ужин со мной… обращался со мной строго, но дружелюбно» и не подверг худшему наказанию, чем спать и храпеть, пока Жан-Жак читал вслух свое длинное письмо Вольтеру. Мадам д'Удето, однако, препятствовала дальнейшим встречам с Руссо. По ее просьбе он вернул письма, которые она ему написала, но когда он попросил вернуть те, что написал ей, она сказала, что сожгла их. «В этом, — рассказывает он, — я осмелился усомниться… и сомневаюсь до сих пор. Ни одно из моих писем к ней не было брошено в огонь. Письма Элоизы [к Абе-лару] были найдены горячими; боже мой! Что бы сказали о них?»31 Уязвленный и пристыженный, он удалился в свой воображаемый мир; он возобновил написание «Новой Элоизы» и выплеснул в нее страсти своих писем к мадам д'Удето.
Когда Гримм вернулся с войны (сентябрь 1757 года), его ждали новые унижения. «Я с трудом узнал того самого Гримма, который раньше «считал себя в чести, когда я бросал на него взгляд».32 Руссо не мог понять холодности Гримма по отношению к нему; он не знал, что Гримм знал об оскорбительном письме госпоже д'Эпинэ. Гримм был почти таким же эгоцентристом, как Жан-Жак, но в остальном противоположен ему по уму и характеру — скептичен, реалистичен, прямолинеен и жесток.33 Руссо одним письмом потерял двух друзей.
III. МНОГО ДЕЛ
Новый кризис разразился, когда в октябре 1757 года госпожа д'Эпинэ решила посетить Женеву. Об этом рассказывает Руссо:
«Друг мой, — сказала она мне, — я немедленно отправляюсь в Женеву; моя грудь в плохом состоянии, а здоровье настолько подорвано, что я должна поехать и посоветоваться с Трончином». Я был еще более удивлен этим решением, принятым так внезапно и в начале плохого времени года…Я спросил ее, кого она возьмет с собой. Она сказала, что своего сына и [его воспитателя] господина де Линана; затем она небрежно добавила: «А вы, дорогая, разве вы не поедете тоже?» Поскольку я не думал, что она говорит серьезно, зная, что в это время я едва ли мог ходить в свою комнату [то есть ездить между Ла Шевретт и Эрмитажем], я пошутил над полезностью одного больного для другого. Сама она, похоже, не собиралась делать это предложение всерьез, и на этом дело было прекращено.34
У него были веские причины не ехать с мадам: недуг не позволял, да и как он мог оставить Терезу? К тому же сплетни шептали, что его хозяйка беременна, предположительно от Гримма; Руссо на какое-то время поверил в эту историю и похвалил себя за то, что избежал нелепой ситуации. Бедная женщина говорила правду: она страдала от туберкулеза; похоже, она искренне желала, чтобы Руссо сопровождал ее; и почему бы ему не быть счастливым вновь посетить за ее счет город, которым он так гордился как Citoyen? Зная о ее чувствах, Дидро написал Руссо письмо, в котором убеждал его серьезно отнестись к ее просьбе и удовлетворить ее, хотя бы в качестве некоторой компенсации за ее благодеяния. Он ответил в своем характерном стиле:
Я понимаю, что мнение, которое вы высказываете, исходит не от вас. Кроме того, что я не склонен терпеть, когда меня водят за нос под вашим именем третьи или четвертые лица, я замечаю в этом вторичном совете некоторую скрытность, которая плохо согласуется с вашей откровенностью, и от которой вы, как на свой счет, так и на мой, в будущем лучше воздержаться.35
22 октября он взял письмо Дидро и свой ответ Ла Шевретте и прочитал их «громким, ясным голосом» Гримму и госпоже д'Эпинэ. Двадцать пятого она уехала в Париж; Руссо отправился к ней, чтобы неловко попрощаться; «к счастью, — рассказывает он, — она уехала утром, и у меня еще было время пообедать с ее невесткой» в Эбонне.36 Двадцать девятого числа (согласно воспоминаниям мадам д'Эпинэ) он написал Гримму: