Новый особняк был построен из камня по проекту Вольтера и состоял из четырнадцати спален, которые сеньор приготовил для своего двора. «Это не дворец, — писал он, — а комфортабельный загородный дом, к которому примыкают земли, дающие много сена, пшеницы, соломы и овса. У меня есть несколько дубов, прямых, как сосны, которые касаются неба».2 Турнэ добавил к дому старый замок, ферму, амбар, конюшни, поля и леса. В общей сложности в его конюшнях содержались лошади, волы и пятьдесят коров; амбары были достаточно просторны, чтобы хранить продукты его земли и при этом оставлять место для винных прессов, птичников и овчарен; четыреста ульев поддерживали гудение плантации; а деревья давали древесину, чтобы согреть кости хозяина от зимних ветров. Он покупал и сажал молодые деревья и выращивал саженцы в своих теплицах. Он расширил сады и участки вокруг своего дома до трех миль в окружности; там росли фруктовые деревья, виноградные лозы и огромное разнообразие цветов. За всеми этими строениями, растениями и полями, а также за их тридцатью смотрителями он наблюдал лично. Теперь, как и при въезде в Ле-Делис, он был так доволен, что забыл о смерти. Он писал мадам дю Деффан: «Я обязан своей жизнью и здоровьем тому курсу, который я выбрал. Если бы я осмелился, я бы считал себя мудрым, настолько я счастлив».3
Над тридцатью с лишним слугами и гостями, жившими в замке, мадам Дени властвовала неровной рукой. Она была добродушна, но вспыльчива и любила деньги чуть больше, чем все остальное. Она называла своего дядю скупым, он отрицал это; в любом случае он «передавал ей, мало-помалу, большую часть своего состояния».4 Он любил ее в детстве, потом как женщину; теперь он был рад, что она стала его метрдотелем. Она играла в пьесах, которые он ставил, и так хорошо, что он сравнивал ее с Клероном. Эта похвала вскружила ей голову; она начала сама писать драмы, и Вольтеру стоило большого труда отговорить ее от того, чтобы выставлять их на всеобщее обозрение. Ей наскучила деревенская жизнь, и она тосковала по Парижу; отчасти для того, чтобы развлечь ее, Вольтер приглашал и терпел столь длинную череду гостей. Ей не нравился его секретарь Ваньер, но она очень любила преподобного Адама, старого иезуита, которого Вольтер принимал у себя в доме как любезного противника в шахматах и которого он однажды удивил у ног служанки Барбары.5 Однажды, возможно, позволив Лахарпу уехать с одной из рукописей Мастера, Дени так разозлила Вольтера, что он отослал ее в Париж с рентой в двадцать тысяч франков.6 Через восемнадцать месяцев он сломался и умолял ее вернуться.
Ферни стал целью паломничества для тех, кто мог позволить себе путешествие и вкусил просвещения. Сюда приезжали мелкие правители, такие как герцог Вюртембергский и курфюрст Палатинский, лорды, такие как принц де Линь и герцоги де Ришелье и Виллар, знатные особы, такие как Чарльз Джеймс Фокс, собиратели, такие как Берни и Босуэлл, грабители, такие как Казанова, и тысячи более мелких душ. Когда приходили незваные гости, он неубедительно врал: «Скажите им, что я очень болен», «Скажите им, что я умер»; но никто не верил. «Боже мой!» — писал он маркизу де Виллетту, — «избавь меня от друзей; о врагах я позабочусь сам».7
Он едва успел обосноваться в Ферни, как появился Босуэлл (24 декабря 1764 года), еще не остывший от визитов к Руссо. Вольтер прислал сообщение, что он все еще в постели и его нельзя беспокоить. Это лишь слегка обескуражило нетерпеливого шотландца; он упорно продолжал оставаться на месте, пока Вольтер не вышел; они коротко поговорили, после чего Вольтер удалился в свой кабинет. На следующий день, находясь в гостинице в Женеве, Босуэлл написал мадам Дени:
Я должен просить вас, мадам, оказать мне большую услугу от месье де Вольтера. Я намерен иметь честь вернуться в Ферни в среду или четверг. Ворота этого трезвого города закрываются в самый… нелепый час, так что после ужина приходится откланиваться, пока прославленный хозяин не успел осветить своих гостей.