В один из дней такая тоска навалилась на меня из-за разлуки с родителями, что я едва не расстался с душой. Но после укрепил свое сердце и сказал себе: «Разве время грустить сердцу молодецкому, зачем мне умирать?! Незнакомая страна, ступай осмотрись, может, увидишь что диковинное и развеешь тоску». Вышел я, стал бродить по городу и увидел много чудес: одни удивили меня, другие развеселили.
Набрел я на врата, украшенные богаче вельможных. Стояла там большая толпа, которая могла сравниться c царской свитой, спросил я: «Что это?» Отвечали мне: «Здесь находится кадий, жалобщики сходятся к нему со всего царства, и он вершит правосудие». Сказал я себе: «Много смешного, должно быть, говорится там, пойду позабавлюсь». Пошел я наблюдать.
Прошло немного времени. Привели богатые купцы трех безбородых юношей. Купцы эти обвиняли юношей в краже верблюда с поклажей, а юноши держались так весело и независимо, словно сидели на пиру.
Стали купцы жаловаться кадию: «Пусть внемлет блаженный кадий нашему прошению! Мы потеряли верблюда, никто, кроме этих юношей, украсть его не мог, ибо им известны все его приметы, мы это слыхали из их уст». Обратились они к юношам: «Теперь сами скажите, что вы сделали с верблюдом, как похитили его?» Те, не становясь на колени, отвечали кадию, словно своему рабу: «Спросите у этих купцов, много ли было с нами людей, может, это помешало им, или у нас было так много верблюдов, что среди них они не смогли найти своего?! Мы, трое братьев, шли так, как вы сейчас нас видите. Никто нас не сопровождал, и нам не с кем было куда-нибудь того верблюда отправить, и ни с кем мы не встречались, чтобы продать его. Бог свидетель, что мы и в глаза не видели ни людей, ни верблюда до тех пор, пока не встретили этих купцов, а если бы даже и встретили, то рассуди сам: верблюда с поклажей мы проглотить не могли, за пазуху или в карман его не положишь. Как же мы могли его спрятать?» Отвечали купцы: «Это мы сами знаем — одни из нас спереди их обошли, другие — сзади. Кроме этих трех юношей, мы никого не видели. Но откуда они знают, чем наш верблюд был нагружен? Мы настигли их, когда они говорили об этом».
Кадий сказал тем юношам: «Если вы [ничего] не видели, откуда же ведомо вам про того верблюда?» Они отвечали: «Не из такой мы бедной страны, чтобы верблюдов не видеть! Шли мы по дороге, усталые и понурые. Старший брат и говорит: «Когда мы шли по широкому полю, на зеленой траве я заметил следы верблюда и сказал себе: здесь прошел верблюд, у которого недостает одного глаза и одного зуба». Второй брат молвил: «Нагружен он был маслом с одной стороны и медом — с другой». А младший брат сказал: 2Все так, на верблюде сидела беременная женщина». Тут налетели эти купцы: «Раз вы все знаете, отдайте нам верблюда, иначе мы убьем вас!» Слава богу, мы не испугались их угроз — даже чохи не было на нас, не то что оружия, — но не могли мы снести позора и клеветы, и сказал я купцам: «Вы особенно не заноситесь, иначе себе вред принесете; где угодно я докажу ту истину, что, кроме чистого поля, мы ничего не видели». Повели они нас сюда — идем, говорят, к кадию. Мы пришли. Если мы виновны, расправьтесь с нами, как с ворами, если же нет за нами вины — то вам лучше ведомо, как их наказать за клевету на невинных людей».
Кадий спросил: «Если вы не видели верблюда, то откуда вам все это известно?!» Старший [брат]ответил: «Я давеча докладывал вам — я не слепой, чтобы не признать верблюжьих следов и не заметить, что у него нет зуба и глаза. С одной стороны трава была съедена, но некоторые травинки уцелели, а с другой стороны трава была не тронута. Потому я сказал, что верблюд подслеповат и у него недостает зубов».
Тогда кадий спросил второго брата: «А ты как узнал?» Тот ответил: «Когда верблюд лежал, с одной стороны мухи роились, с другой — муравьи, потому я сказал: навьючен он был маслом и медом».
К третьему брату обратился кадий: «А ты как угадал?» Тот молвил: «Я потому сказал, что дитя Адама на верблюде ехало, что заметил около верблюда человеческие следы. Поднимаясь с земли, человек держался за траву, и я подумал: «Если не беременная женщина, то кто иной станет держаться, вставая!»»
Так купцы оказались виновными в клевете, а юноши представили доказательства своей невиновности. Встали они и сказали: «Разве бедность вынудит нас стать ворами?» Так же гордо покинули они судилище.
И молвил я в сердце своем: «Юноши эти не похожи на злодеев, не могут они быть сыновьями худородных родителей». Пошел я за ними и спросил их: «Братья, кто вы, из каких краев? Кто вами владеет или чем вы владеете?» Они отвечали: «Брат, у нас нет даже одной собаки и самим нам надеяться не на кого, кроме как друг на друга. Кто окажет нам теперь покровительство, тому мы будем верными рабами». Я сказал на это: «Если вы согласны, я отведу вас к царю и исхлопочу для вас службу». Они поблагодарили меня. Отвел я их на свою стоянку и дал им в ту ночь отдохнуть. Утром я отправил их в баню и одел в хорошие одежды. Ко мне явился гонец от царя, я пошел к царю, а их попросил: «Отдыхайте вволю, пока не получите от меня вестей. До тех пор вина не пейте!»
Когда я пришел, у царя был большой пир, сидел он веселый. Как увидели меня вельможи, пригласили [к столу], а государь велел мне сесть подле него. Сел я, обласкал он меня, обратился ко мне со сладкими речами. Я встал, поклонился ему. Потом ему доложили о тех, кто прибыл к его двору прежде. Я сказал: «Если царю угодно увеличить свою свиту и он любит пришлых людей, я доставлю к нему трех таких юношей, которые ему, несомненно, приглянутся, и нет такой службы, с которой бы они не справились».
Царь ответил: «Приведи их, я буду рад и сделаю для тебя все, что захочешь». Мне была приятна его благодарность, и я собрался встать. Но государь повелел: «Сегодня будем пировать, а завтра приведешь их». В тот день царь устроил роскошный пир, и никого из нас не отпустил не захмелевшим.
Как рассвело, царь прислал ко мне человека: «Приведи тех, о ком говорил мне вчера». Одел я юношей понаряднее и представил их повелителю. «Для меня будет великой милостью, — сказал я, — если царь взглянет на них благосклонно и пожалует им какую-нибудь службу, чтобы они остались под его сенью». Как увидел государь юношей, не мог оторвать от них взора, они ему очень понравились, он даже полюбил их. Расспросил меня о них. Я отвечал: «От них я ничего не слыхал и ничего не знаю, кроме того, что они пришлись мне по сердцу, и я счел недостойным пребывание их в ином месте, кроме твоего двора. Горе мне, если прогневил я бога по неведению, но я привел их как своих братьев, и пусть государь так их и примет». Сказал мне царь: «Сначала предоставлю их самим себе, а после определю на службу. Ты научи их, как им надлежит служить, а потом я определю для каждого то дело, которое ему подобает».
Прошла неделя. Царь был с ними обходителен и ласков, они же проявляли расторопность и для недавно пришедших людей справлялись с делом весьма успешно. Лицом и станом были они прекрасны, царь не сомневался в их добродетелях и пытался разузнать про них.
Однажды государь прогуливался по площади. Пастух преподнес ему искусно приготовленного барашка, а смотритель виноградника — вино цветом прекраснее яхонта. Три брата находились при царе, и он отдал им эти подношения со словами: «Вы здесь пока чужие, ничего у вас нет, вы ни с кем не знакомы, и нет у вас развлечений. Возьмите это, а если еще чего-нибудь захотите — попросите и попируйте вдоволь». Юноши поблагодарили его и удалились.
В ту ночь царь пребывал в одиночестве и про себя, оказывается, думал так: «Эти люди не похожи на простолюдинов, и не худого они роду. Пойду послушаю, может, во хмелю они расскажут о себе, и я узнаю, кто они». Пошел он и стал наблюдать за ними. Сидели братья, пировали и тешились, как подобало в их положении.
Старший брат молвил: «Братья, не подтвердите ли вы, что этот барашек вскормлен молоком собаки?» — «Не знаю, что сказать на это, — отозвался второй, — но боюсь, что лоза, из которой получено это вино, взросла на могиле человека». А младший сказал: «Ни одного не знаю, ни другого, но этот царь, похоже, сын повара».