Облачился Зав в самые мягкие и роскошные одежды, заткнул за пояс стрелу, взял в руки лук, вошел в конюшню и выбрал вороного коня, гладкого и пригожего, быстрого как ветер. И сказали ему слуги, что конь этот не объезжен и оседлать его невозможно. Разгневался Зав: «Что это за конь такой, что нельзя мне сесть на него!» Испугались слуги, не стали ему перечить. Принесли сбрую, такую, что, покажи любому мудрецу, он удивится и цены назвать не сможет. Седло было усыпано алыми яхонтами, удила — чистые алмазы. Увидел это царевич, огорчился и не хотел все это брать, но ничего не стал говорить, попросил только, чтобы седло покрыли чехлом: очень, мол, жесткое и во время езды побеспокоит меня. Сел Зав на коня и выехал на городскую площадь. Спросили его: «Куда царевич собрался так налегке? Почему распоряжений никаких не отдает?» Ответил Зав: «Не тревожьтесь, я скоро вернусь. Съезжу только в этот лес, может, там зверя какого подстрелю и приеду назад. А царю скажите, чтобы сегодня он отдохнул у меня». Хлестнул Зав плетью коня и скрылся из глаз.
Вышел царь, огляделся и, не увидев сына, удивился и сказал так: «Вчера я рассердил моего сына, и сегодня он не играет в мяч, неужто он так обижен на меня?» Доложили царю, что царевич только что сел на вороного коня и поехал охотиться, а отцу велел передать, что сегодня хочет угостить его в своем дворце. Обрадовался Царь и приказал визирям и вельможам: «Поедем во дворец Зава и до его возвращения приготовимся к пиршеству». Подъехали они ко дворцу и увидели на воротах надпись золотыми чернилами. Как прочел визирь написанное, обомлел он, ослеп и обеспамятел от великой обиды, стал кричать он громким голосом ибить себя обеими руками по голове: «Что означают эти слова и по какой дороге отправился ты, сын царский Зав, витязь нрава безупречного, сладкоречивый и мудрый! Пустился ты в скитания, надеясь на свою силу, но на кого покинул ты царство, престол и венец!»
Увидев визиря в таком виде, царь спросил: «Что означают, визирь, твои слова, не лишился ли ты рассудка?» А визирь снова возопил горестным голосом: «Погляди, о царь, на эту надпись, завещание твоего сына!» Поглядел царь, узнал руку сына, помертвел и так грянулся оземь, можно было подумать — обрушились огромные горы. Поднялся такой крик и плач, что даже у мудрецов разум мог помутиться от причитаний. Похоже было — небо обвалилось на землю. Три дня и три ночи ни царь, ни царица не приходили в себя, жены и мужи города от горя теряли рассудок. Стояла великая скорбь.
Когда царь с царицей пришли в себя, увидели они своих дочерей, чьи блистающие ланиты поблекли, нежные тела окрасились кровью, а из глаз потекли рубиновые ручьи. Причитали сестры громкими голосами: «Почему позволяете вы нам, недостойным, взирать на вас, отчего не казните нас своими руками, родители, над всеми царями вознесшиеся, а ныне из-за неразумности нашей с пылью и прахом сравнявшиеся! В тот злосчастный день и в ту беспросветную ночь оттого остался он у нас, что решил покинуть стариков-родителей и погубить своих несчастных сестер, недостойных даже прислуживать ему. Почему не угадали мы, что губит он Китай, и не распознали причину нежности его, ведь, не зная устали, обнимал он нас и целовал? Когда же взошло потемневшее отныне для нас солнце, молвил он тихим голосом: «Оденьте меня, сестры дорогие, мне будет приятно прикосновение ваших рук». Поглядели мы на него и увидели слезы в озерах чернильных. Заплакали и мы и спросили: «В чем дело, брат наш возлюбленный, повелитель сестер, кто такой появился в китайской стороне, что мог тебя обидеть?» Обнял он нас и молвил: «Нет, сестры мои любезные, не потому я заплакал, что обиду вспомнил; напротив, увидел я, как вы стремитесь услужить мне, а я для вас был дурным братом и не мог ничем порадовать вас. Вот и заплакал яот стыда и смущения». Оделся он, обнял нас, взял кольцо и кисет с золотом. Устами, подобными розам, поцеловал нас и вышел. Накажите нас за то, что мы не спросили его, куда он идет. Если мы сами не посмели обратиться к нему с вопросом, почему вам не поведали? Вы бы сделали что-нибудь, дабы не расставаться с сыном. Почему не убили мы себя у него на глазах, почему выпустили из рук полы его одежды! А ныне он скитается где-то в поле, с дикими зверями, без крова и отчизны, его нежное тело терзает жесткая земля, а мы здесь утешаемся родительской лаской. Попрекали мы его за то, что шесть дней он охотился без передышки, а ныне не знаем, сколько дней проведет он в одиночестве, без сна и отдыха». Так говорили сестры Зава и лили кровавые слезы.
Приказал царь Зостер: «Выройте сто локтей земли и бросьте меня в яму. Я потерял сына, обезглавил свое царство. Для чего обидел я его своими речами, не дал ему потешиться вволю!» Собрались тогда визири и вельможи, молвили царю: «Негоже радовать тебе врагов своих! Разве царское дело в яме сидеть? Не будь на то воли божьей, сын не покинул бы тебя из-за одного упрека. Отныне внемли просьбе и завету твоего сына, которые начертаны его рукой, жди срока, положенного им, коли будет на то божья воля, вернется к тебе желанный сын».
После долгих уговоров вельможи с трудом помешали царю сесть в яму. Но столь велико было его горе и горе всего царства, что даже камни и деревья облачились в траур.
Ехал Зав сорок дней, не сходя с коня, не встретил он ни птицы, ни зверя, ни одной живой души. Ни на миг не давал коню передышки. Но конь не уставал, вроде он и шагу не ступил: пятидневный путь преодолевал за один день. Царевича Зава мучил голод, и подумал он про себя: «Верно заметил отец мой, что неразумен я. Будь у меня ум, из-за одного слова я бы так не поступил». Стал он оглядываться по сторонам. «Может, увижу хоть какую-нибудь траву, — думает, — чтобы поддержать дух в теле». Ничего не отыскал, только увидел вдали — вроде озеро блестит. И сказал себе Зав: «Там вода, и не может быть, чтобы у воды не росла трава. Но мне туда не доехать» — и закручинился сильно, потом сказал себе: «Надо быть терпеливым — иного выхода нет», хлестнул коня плетью и так быстро очутился у озера, словно конь и не двигался с места.
Перед царевичем раскинулся небольшой луг, такой прекрасный, какого глаз человеческий не видывал: трава-мурава, разные цветы. Понравилось это Заву, слез он с коня, отпустил его попастись, а сам стал бродить по лугу в поисках воды и пищи. Увидел он высокое дерево, а под ним — студеный ключ. Обрадовался царевич, вымыл руки и лицо, испил воды. Но опечалился, не найдя никакой пищи. Однако, оглядевшись по сторонам, заметил он тонкое и красивое дерево: ни подобного дерева он не видел никогда, ни таких плодов. Сказал он себе: «Сколько живу, видел много прекрасных и тенистых деревьев, но подобного этому не встречал, дай-ка отведаю его плодов, пусть завершатся этим дни мои, не страшно». Собрал он плоды и съел. Они оказались такими сладкими, что больше трех царевич съесть не смог. Насытившись, лег Зав и заснул.
И увидел он во сне некоего старца, который молвил ему: «Ты здесь не лежи, не думай, что у этого луга нет хозяина». Отвечал ему царевич: «Сейчас ночь, и я не знаю, куда мне идти». И сказал старик: «Невежда, если ты не знал дороги, зачем уходил от своего дома! Полезай теперь на это дерево и устраивайся среди ветвей так, чтобы не упасть и дерево не шелохнуть. И откроется тебе твоя дорога». Испугался царевич, проснулся и заплакал. Стал молить бога: «Из-за глупости моей не обрекай меня на гибель и защити от всяческих бед». Встал Зав, укрыл коня под деревом, сам взобрался повыше и увидел среди ветвей такое место, где как раз один человек мог уместиться, будто трон был для кого-то приготовлен. Сел царевич спиной к стволу и кушаком привязал себя к нему. Не ведал он, что по велению божьему человек, отведавший этих плодов, начинал понимать язык змей. В ту ночь Зав не мог уснуть от страха, предчувствовал он колдовские козни.
Как занялась заря, раздался такой страшный свист, что дерево зашаталось, и царевич решил: кто-то с корнем вырвал дерево, а вместе с деревом схватит и его. Свист повторился. А когда свист раздался в третий раз, царевич потерял сознание от ужаса.
10
Так в оригинале, хотя на самом деле Зав убивает змеев позднее, при возвращении домой после своих подвигов.