Основное в работе техника-испытателя нашего профиля в то время было осциллографирование измеряемых параметров. Главная забота при этом заключалась в том, чтобы правильно определить (рассчитать) возможные пределы изменения токов в цепях шлейфов, соответствующие пределам изменений измеряемых параметров, предусмотреть все возможные непредвиденные скачки тока в цепях измерения и не сжечь шлейфы.
Когда объект приходил на испытания, создавалась и проводилась приказом бригада на испытания этого объекта. Главным лицом в этой бригаде был ведущий инженер по испытаниям. Он распределял обязанности по исполнителям, разрабатывал вместе с ними программу и методику испытаний, оформлял акт об испытаниях. В конце всей этой работы писал отчет об испытаниях с выводами о соответствии или несоответствии измеренных характеристик представленного на испытания объекта техническому заданию на его разработку. Все это подписывалось еще различными начальниками (отделов, отделений) и утверждалось начальником Управления. На долю техника-испытателя старшего, кроме обеспечения осциллографирования, приходилась вся конкретная работа по выполнению программы испытаний. Тарировка всех датчиков, расчеты пределов изменений напряжений и токов датчиков измеряемых параметров, выбор шлейфов для осциллографирования, разработка мер по предотвращению выхода из строя (пережигания) шлейфов, первичная обработка и оформление результатов осциллографирования, анализ полученных результатов и представление их в акт испытаний и много еще подобных забот. С этими задачами хорошо справлялись только опытные и грамотные в области электротехники техники-испытатели нашей специальности. Или инженеры-испытатели такого же профиля, если они были в составе испытательной бригады. Эта работа была очень интересной, очень ответственной и находилась под присмотром ведущего инженера, а часто и всех вышестоящих начальников.
Наиболее распространенной ошибкой в этом процессе были ошибки в определении предельно возможных токов, которые могут проходить в цепи записи измеряемого параметра, или неучет непредусмотренных режимов работы испытываемого объекта в целом или отдельных датчиков, сигналы которых регистрируются на шлейфном осциллографе. Неизбежный результат этих ошибок — шлейф перегорел.
За все время своей работы в ГК НИИ ВВС я ни разу не сжег ни одного шлейфа. Но курьезный, неприятный случай, связанный с осцилло- графированием, все же у меня был.
Мне предстояло записать на осциллографе процесс и пределы отклонения от номинального значения напряжения нового стабилизатора напряжения какой-то прицельной станции. Требовалось зафиксировать эти отклонения, очень небольшие по ТЗ, с высокой точностью. Быстро разработал схему измерений отклонения напряжения стабилизатора от номинального значения, скомпенсировал номинальное напряжение стабилизатора от батареи постоянного тока, нашел и включил в цепь измерения блокирующие реле, которые должны были отключать цепь осциллографа при превышении или понижении напряжения стабилизатора выше или ниже допустимого значения или при внезапном выключении стабилизатора напряжения. В цепь измерения отклонений стабилизатора напряжений пришлось включить большое сопротивление, чтобы исключить влияние цепи осциллографирования на работу стабилизатора напряжения. В результате этого максимальный ток в цепи шлейфа при допустимых отклонениях напряжения стабилизатора получался порядка одного микроампера.
Во всем Управлении шлейфов такой чувствительности оказалось всего два, и оба в нашем отделе. Это были уникальные, сверхчувствительные шлейфы немецкой фирмы «Сименс», попавшие в институт, надо полагать, в порядке репараций из поверженной Германии. Максимально допустимый ток у них был всего 2 микроампера. Начальник лаборатории после неоднократных и строгих предупреждений о том, что это — единственные два шлейфа во всем институте, что их надо очень беречь и что в случае, если я их пережгу, я понесу серьезную материальную ответственность, доверил их мне.
Я тщательно спаял всю схему, проверил еще раз все элементы схемы, особенно тщательно проверил по микроамперметрам срабатывание блокирующих реле. Все работало исправно и надежно. Провел первые замеры при работающем регуляторе напряжения, показал первые результаты ведущему инженеру, получил похвалу. Но тут подоспели майские праздники, нам объявили два дня выходных. Шлейфы я из осциллографа вынул и, от греха подальше, отдал на время праздников начла- бу на хранение. Он запер их в железный сейф, стоящий на окне с выставленной рамой.
После праздника работы с регулятором напряжения продолжались. Получил я снова в свое распоряжение драгоценные шлейфы, поставил в осциллограф, начал было записи, но сразу обнаружил: шлейфы неисправны. «Прозвонил» их (термин, думаю, известен всем) — непрерывность цепей отсутствует. Екнуло сердце — неужели пережег? Тщательно все проанализировал, нет, пережечь не мог. Докладываю начальнику лаборатории, так и так, пережечь не мог, но оба шлейфа неисправны. Чуть не с кулаками набросился на меня начлаб: «Все же пережег шлейфы, такой — сякой!». Уверяю — не мог пережечь, — не верит. Доложил он начальнику отдела, тот тоже с упреками. Вылезли и недоброжелатели-завистники, поддакивают начальнику. Я настаиваю на том, что не пережигал. Начальник отдела назначает специально комиссию по расследованию этого факта и грозит мне наказанием и привлечением к материальной ответственности. Я твердо уверен в том, что не пережигал, и анализирую возможные другие причины. Комиссия сообща решает шлейфы разобрать и осмотреть нити рамок. Всем известно, что когда нить шлейфа перегорает, в том месте кончики разорвавшейся нити оплавляются, и это хорошо всегда видно. Признак самый верный, свидетельство того, что шлейф пережжен, всеми признаваемый. Нейтральный в споре техник аккуратно разбирает шлейф, все с любопытством и нетерпением ожидают. Наконец рамка извлечена из корпуса шлейфа и видно, что очень тонкая нить рамки оборвана. Место разрыва тонкой серебряной нити рассматривается через лупу большого увеличения. Всем видно, что оплавления концов разорвавшейся нити нет. Я настаиваю на том, чтобы в акте комиссии этот факт был четко записан. К акту прилагается мое объяснение, в котором я выдвинул свою версию обрыва шлейфов. Я ее уже к тому моменту тщательно продумал и пришел к такому заключению.
В тот год на майские дни случился заморозок, железный сейф, стоящий на окне с одной только летней рамой, сильно охладился, сильно охладились и шлейфы, корпуса которых тоже металлические. Нити сверхчувствительных рамок сильно натянулись. В конструкцию рамки входил специальный грузик, который поддерживал нить в состоянии постоянного натяжения. При первых же небольших толчках нити под действием этих грузиков и оборвались. Никаких документов по эксплуатации шлейфов у нас тогда не было. В них, наверное, были оговорены условия хранения шлейфов, исключающие их эксплуатацию в состоянии сильного переохлаждения. Комиссия вынуждена была согласиться с моей версией. Моя профессиональная честь была реабилитирована.