Встретила председателя садового товарищества.
Председатель потен, рыж и гол по пояс.
Зажимая под мышкой модный транзистор, председатель сообщил о планах. Выводить товарищество из запустения, должников прижучивать, брошенные участки передавать в новые руки, дорогу строить и электрифицировать.
Я кивала головой, а про себя надеялась, что хватит на меня нынешнего запустения, потому что именно запустение это мне и дорого. Сосны, выросшие на свободе, трава, шуршащая по днищу машины. Одичавшая и сладкая как мед клубника на соседних брошенных участках, которой так много, что не снилось мне в сладостном пионерском сне, когда дрались мы за бледно-рыжие пыльные ягодки у обочины. Вечером, в прохладе, я совершаю набеги на эти участки и возвращаюсь с круглым животом, помолодев до школьницы, потому что молодость возвращает не хирургия и не удовлетворение от достигнутого, а вкус зеленого клопа, которого ты съела вместе с ягодой. Абсолютно такой же вкус клопа, как тридцать лет назад. Обалдеть просто.
Отчим закончил строительство сарайчика, и наступила почти тишина. Но тут пришли два затюрханных мужичка и под горестные крики мамы порубали всю растительность с той стороны забора. Малину, вишню и смородину, которая растет здесь буйно и самостоятельно. И тоненькие клёны, которые мама выхаживала и поливала два года.
— Деревья не положено, — сказали мужички. — Тут дорога будет. Хорошая. Щас бульдозер придёт, и будем делать дорогу.
Деревья жалко. Я за деревья пасть порву. Но нету уже деревьев. Зато прямо с утра жгут что-то вонючее.
А покой человеку не положен. Потому что, ежели у него уже тут покой будет так его, вообще, помирать не загонишь.
Мужики, расчищающие дорогу для бульдозера, дошли до участка лучшего инженера России Володи Вавилова и там вляпались в огромную кучу говна. Лучших инженеров России голыми руками не возьмешь.
Сидела на даче и смотрела, как высокая трава колышется над ржавой железякой. Проходили мимо люди. Под гору и в гору. Ветер гремел жестянкой. Солнце садилось за рекой. И текст был везде, прекрасный и живой, обозначенный когда-то человеком, но, как одичавшая собака, уже забывший человека.
Подумала, что Зона у Тарковского — это и есть Литература. Неведомая, красивая и страшная. Зона живет по своим законам и не нуждается в нас, но отвечает на вторжение. Вы либо пропадаете, либо куда-то доходите. Но нет в этом никакой вашей заслуги, так как нет ни стратегии, ни рецепта. И уж тем более смешно думать, что человек в литературе делатель. Он — жатва.
Мама купила Сергею Николаевичу, моему отчиму, шлёпанцы для дачи.
— Великоваты, — хмуро сказал Сергей Николаевич, сунув в них ноги и обнаружив излишки подошвы спереди и сзади. — Но дело поправимое.
С этими словами он взял топор и, не снимая шлепанцев, небрежно обрубил выступающие задники.
— Что ты делаешь?! — воскликнула мама.
— Отсекаю лишнее, — надменно сообщил Сергей Николаевич и ушел пилить какую-то хрень у забора.
Мама и отчим, пребывая в состоянии непрерывного ремонта и стройки, так захламили свой дачный дом, что принимать там гостей просто невозможно. Поэтому всем их посетителям почти сразу предлагается пройти в мой. Это тот уникальный случай, когда в дом «писателя» при жизни регулярно водят экскурсии, не обращая внимания на протесты самого писателя, да еще заставляя его перед этим убирать в комнате. Чтоб перед людьми стыдно не было.
Моё тихое деревенского утро началось со звуков пилы и топора.
— Варя, складывай деревяшки по размеру, — руководила мама за стеной.
— Нельзя ли потише! — крикнула я прямо через стену и была услышана, так как действие происходило в полуметре от моей головы.
— Мама просит потише, — сказала Варя.
— Маме вставать пора, — сказала моя мама. — Спит как лошадь.
— Вы не могли бы пилить в другом месте? — пискнула я через стену.
— Нет! — сказала мама. — Тут хорошая тень.
— Зачем вы поставили душ прямо в центре участка? — спрашиваю я.
— Чтоб не видеть ваши рожи! — бойко отвечает мама.
Я не против. У меня мизантропия третьего уровня. Но душ закрывает вид на изгиб реки, который открывался раньше с маминой веранды.
А вообще смешно искать покоя на даче, когда все в отпуске. Какой тут покой. Времени мало, а незакрытых гештальтов полно. Любовь пульсирует и ищет выхода. Солнце садится за рекой. Свистят невидимые птицы, трещат невидимые цикады, и кто-то Невидимый готовит тебе что-то. Лучше не знать заранее, что…