Однажды вечером я сидел в магазине и листал книгу, формой напоминавшую цветочную чашу. Страницы книги были чистыми, как капли джина, и первая из них читала саму себя:
Подошел хозяин и, положив руку мне на плечо, спросил:
— Вы хотели бы сейчас женщину? — голос звучал очень мягко.
— Нет, — ответил я.
— Вы неправы, — возразил он, не говоря больше ни слова, вышел из магазина и остановил на улице совершенно постороннюю пару, мужчину и женщину. Он проговорил с ними несколько минут. Я не слышал, о чем. Потом он указал сквозь витрину на меня. Женщина кивнула, мужчина тоже.
Они вошли в магазин.
Я был сбит с толку. Я не мог уйти — они загораживали единственную дверь, поэтому решил подняться наверх и спрятаться в туалете. Я поспешно вскочил и побежал к лестнице — они пошли за мной.
Я слышал, как они поднимались по ступенькам.
Очень долго я ждал чего–то в туалете, они все это время ждали меня в комнате. Они молчали. Когда я вышел, женщина лежала на кушетке голая, а мужчина сидел в кресле, держа на коленях шляпу.
— Не обращай на него внимания, — сказала женщина. — Ему это безразлично. Он богатый. У него 3,859 «роллс–ройсов». — Она была очень красивой — тело походило на чистую горную речку из кожи и мускулов, бьющуюся над камнями из костей и невидимых нервов.
— Иди ко мне, — сказала она, — войди в меня, мы Водолеи, и я тебя люблю.
Я взглянул на сидевшего в кресле мужчину. Он не улыбался и не выказывал недовольства.
Я снял башмаки и одежду. Мужчина не произнес ни слова.
Тело девушки еле заметно плескалось от берега к берегу.
Что еще я мог сделать, если мое собственное тело превратилось в птиц, что расселись на телефонном проводе, растянутом на весь мир и укрытом мягкими облаками.
Я лег с ней рядом.
Было так, словно нескончаемая 59–я секунда превратилась наконец в минуту и от этого немного смутилась.
— Хорошо, — сказала девушка и поцеловала меня в щеку.
Мужчина по–прежнему сидел молча, не двигаясь и не выпуская из себя ни единой эмоции. Я подумал, что он действительно богат и что у него на самом деле 3,859 «роллс–ройсов».
Все кончилось, девушка оделась и ушла вместе с мужчиной. Когда они спускались по лестнице, я наконец услышал его голос.
— Ужинать пойдем к Эрни?
— Не знаю, — сказала девушка. — Рано думать об ужине.
Потом хлопнула дверь. Я оделся и спустился вниз. Тело было легким и расслабленным, как аккомпанемент для авангардной музыкальной пьесы.
Хозяин книжного магазина сидел у прилавка за письменным столом.
— Я вам скажу, что произошло наверху, — сказал он мягким голосом, не имеющим никакого отношения к трехногому ворону на одуванчиковом холме.
— Что? — спросил я.
— Вы сражались в Испании. Вы были молодым коммунистом из Кливленда, Огайо. Она — художницей. Еврейкой из Нью–Йорка, которой казалось, что Гражданская война — это новоорлеанский Марди–Гра[16] разыгранный среди греческих статуй.
Вы познакомились, когда она писала портрет погибшего анархиста. Она попросила вас встать рядом и сделать вид, будто это вы только что его убили. Вы ударили ее по щеке и произнесли слова, которые мне стыдно сейчас повторить.
Вы полюбили друг друга.
Пока вы были на фронте, она прочла «Анатомию меланхолии»[17]и 349 раз нарисовала лимон.
Ваша любовь была скорее духовной. В постели ни вы, ни она ни разу не почувствовали себя миллионерами.
Когда пала Барселона, вы вместе с ней улетели в Англию и сели на пароход до Нью–Йорка. Ваша любовь осталась в Испании. Это был всего–навсего военный роман. И вы, и она любили лишь себя, любивших друг друга на испанской войне. Посреди Атлантики все стало иначе, и с каждым днем вы все больше походили на людей, потерявших друг друга.
Волны Атлантики напоминали мертвых чаек, которые тянули бревна своей артиллерии от одного горизонта к другому.
Корабль воткнулся в Америку, вы расстались, не произнеся ни слова, и с тех пор ни разу друг друга не видели. Недавно мне сказали, что вы до сих пор живете в Филадельфии.
— Значит, это по–вашему произошло наверху? — спросил я.
— Частично, — сказал он. — Да, только частично.
Он достал трубку, набил табаком и поднес спичку.
— Хотите, расскажу, что еще произошло наверху? — спросил он.