"Лапоть" заорал неожиданно зычно:
- Православные, покличьте начальство! - он обращался к зрителям, что скапливались за оградой в палисаднике. К расстрелам привыкали, публика уже не валила - собиралась неспешно.
- У меня сын в Народной Армии, сын свою кровь льет! - мужичонка бросил кошелку наземь, крестясь, упал на колени: - А эти меня убивают...
Ромеев подмигнул Быбину, Шикунову, рявкнул на барышню и мужика:
- Тихо, вы! С вами разберемся. Но этого... - рванулся к парнишке, - мы сей момент... шпиона!
- Ничем не виновный я! Сжа-альтесь!
- Говоришь, крестик на гайтане... а?! Мать наказала отцу передать... а?! А чего ж сама, когда его провожала, не навесила ему гайтан?
- Отец в прошлом годе ушел от нас, - плача кричал мальчишка, - мать хворая лежит...
- Год, как ушел, а откуда ж ты знаешь, в какой он полк поступил?
- От людей! Мы про него все зна-ам...
- На слезу бьешь! - рычал Ромеев. - Мать хворая лежит, отец вас бросил...
она его все одно жалеет, гайтан передает... Определенно - на слезу! Под этим видом выманиваешь о войсках, шпионишь. - Потащил визжащего к стенке.
- Дяденька, не на-адо! А-аай, не на-адо!!
- Умр-р-ри-и! - Володя прицелился из нагана.
- Стой, скажу! дай сказать... - мальчишка протянул руки, - вон она, показал на барышню, - Антонина Алексевна: ее слушаюсь! А этот - вишь, оделся! А то был в пинжаке, в сапогах...
Ромеев опустил револьвер, левую руку положил "мальцу" на голову.
- Не ври мне только. Где встречаетесь?
- На Шихобаловской, в прачечной у китайца. Линьтя - его зовут. Дразнят: дядя Лентяй. А велено его звать: Леонтьев. Она - главнее. Меж собой ее зовут: товарищ Антон. А этот - он недавно прибыл. Его зовут Староста.
Быбин и Шикунов, переглянувшись, потрясенно молчали, держа винтовки так, точно вот-вот на них нападут. Они доверяли Ромееву, но что задержали троих не зря - в это верили не до конца.
И вдруг - эти слова "шкета"...
- Ложь! Мерзкая ложь! - остервенело кричала барышня: в голосе звенела сталь.
"Лапоть" завывал:
- Оговорил, беда-аа...
Лушин пихнул его прикладом в живот, левой рукой толкнул так, что мужичонка, отлетев, упал набок.
Ромеев спросил мальчишку:
- Разведку собранную они как отсылают? Не с голубями?
- С голубями! Пацан, постарше меня, с отцом занимаются. Отца по-чудному зовут - Алебастрыч. На Садовой, у Земской больницы живут.
- Срочно надо в контрразведку, - с затаенным - от ошеломления дыханием, со странно-умиленным видом выговорил Шикунов. - Это целое подполье работает...
Задержанных повели. Женщина, охрипнув, со слезами ненависти выкрикивала:
- Вы неминуемо заплатите! За меня есть кому вступиться...
8.
Как только вошли в кабинет Панкеева, барышня бросилась к нему, заламывая руки:
- Господин офицер! Мой отец - председатель земской управы!.. в Новоузинске... расстрелян красными! Мы с мамой спаслись в Самару, я ищу моего жениха - прапорщика Черноярова, он в Народной Армии с первого дня...
Привлекательная внешность незнакомки, ее слова о папе, ее слезы заставили Панкеева предупредительно вскочить, усадить мадмуазель в кресло. Он налил ей из графина воды, стал со строгостью слушать Ромеева, Быбина, Шикунова... Он понимал - разведчики могут изощренно маскироваться, и, тем не менее, то, что эта барышня - большевицкая разведчица, в первые минуты представлялось неправдоподобным.
Да и вообще невероятно: человек, пусть в прошлом и даровитый агент сыска, едва оказался на станции, как тут же сразу поймал трех лазутчиков.
Вероятнее было, что сметливый, ловкий тип на этот раз прибегнул к трюку,чтобы отличиться и застраховать себя от мести эсеров: вбил солдатам
пентюхам, что эти трое - шпионы.
Панкеев неприязненно бросил Володе:
- Нам о вас уже все известно! Человек вы, кажется, неглупый. Но, засмеялся издевательски, - не там ищете дурее себя. Не там!
- Господин поручик, не об нем разговор! - вмешался Быбин. - Вы этих проверьте.
Барышня, обежав огромный письменный стол, за которым сидел офицер, пригнулась за его спиной, будто на нее вот-вот набросятся и растерзают, -зарыдала, захлебываясь:
- Я ни в чем не виновна! Мне к... генералу! Я обращусь... Папа расстрелян красной сволочью...
Напирал на поручика и "лапоть", выкладывая из кошелки на стол каравай хлеба, шмат желтого сала, глаженые портянки:
- Извольте проверьте! Сын у меня доброволец! Сыну привез... со всей душой против красных, а меня виноватят...
- Ладно! - раздраженно остановил Панкеев.
Шикунов, доброжелательно улыбаясь, негромко, но настойчиво высказал:
- Пареньку бы сделать допрос.
Мальчишка, бледный, заплаканный, стоял напротив стола, впивался взглядом в лица барышни, Ромеева, офицера.
- Напугали тебя? - спросил Панкеев.
- Мало что не убили, - вставил мужик.
Панкеев с начальственной благосклонностью уведомил подростка:
- Бояться не надо. Если ни в чем не замешан, тебя не накажут.
- Конечно, не замешан, господин офицер! - вскричала барышня, глядя в глаза пареньку.
Поручик счел необходимым прикрикнуть:
- Пра-ашу не вмешиваться! - и обратился к мальчишке: - Повтори все, что ты давеча рассказал.
Тот протянул серебряный крестик и образок на плетеном шнурке.
- Мать наказала гайтан отцу передать... Сказывали, отец в Сызранском полку...
- О знакомстве с этими двумя людьми повтори! - потребовал офицер. - Что ты рассказывал о месте встречи, о китайце?
Мальчишка заревел:
- У-уу! Не убивайте... со страху вра-ал...
Кто-то из солдат фыркнул:
- Ну-ну...
- Со страху так не врут! С именами, с кличками: и все - в один момент! - заявил в упрямой убежденности Быбин. - Не-ет. Вы его без них допросите. И агентов с ним пошлите к китайцу, к голубятникам.
- Учить меня не надо! - перебил Панкеев, понимая с обидой, что не мог бы
придумать ничего умнее предложенного солдатом.