— Блин, достала, коза. Караулит, что ли? — сказала тётя Юля. — Прямо Червяков из Чехова.
— Просто она настоящая служительница Муз. Театр для неё — всё, — мечтательно сказала мама. — Может, ей уже девяносто лет. Наверно, она даже в войну здесь работала. Под бомбами.
— Не свисти. В войну все театры эвакуировались, — и они с мамой всю дорогу шли и препирались на скучную тему: «Уехал театр — не уехал театр».
На третий день они катались на трамвайчике по Москве-реке. В зоопарке кормили уток в грязном пруду. Им махал лапой белый мишка и жираф показывал голубой язык.
— Фу, какая мерзость. Похоже на… — и тётя Юля шепнула что-то маме на ухо.
— Кто о чём, а вшивый о бане, — сказала мама.
Петька и сам знал, чего шептаться: на язык зомби похоже, он по телевизору видел.
В дельфинарии мама с тётей Юлей сфотографировались с белухой. Она вылетела из воды и клюнула маму в щёку мокрой резиновой мордой. Одна фотка стоила столько, что тётя Юля сказала: «Однако!».
А Петька не стал фотографироваться и очень за них боялся. Из «Зоологии в картинках» он знал, что косатки — это жестокие киты-убийцы и запросто могут утащить человека под воду.
А в мавзолей они не попали. Там был то ли санитарный день, то ли переучёт, то ли ремонт. Смешно: как в магазине или ЖЭКе.
Мама вспоминала, как бабушка и дедушка, совсем молодые, видели в мавзолее Ленина и Сталина, тогда они ещё лежали рядышком. Ленин был маленький, жёлтенький и ссохшийся. А Сталин — большой, полный и румяный, как живой.
— торжественно продекламировала тётя Юля. Они глядели издали на низенький тёмно-красный Мавзолей, похожий на не оштукатуренную печку в деревне у бабушки. И сказала, что они этот стих учили в школе, и он посвящён Ленину.
А мама сказала, что вовсе не Ленину, а неизвестному солдату. И снова они всю дорогу спорили. А ещё ругают Петьку, что он упрямый.
Вечером у тёти Оли все полезли в Интернет. Оказалось, мама была права! Тётя Юля ужасно покраснела и заругалась.
Потом мама и тёти помирились. Снова долго сидели на кухне, пели песни и громко спорили: уезжал театр в войну или нет.
Утром тётя Оля на перроне плакала и тормошила Петьку. И предсказуемо приговаривала: «Ах, жених! Ну и жених!».
В вагоне тётя Юля сразу полезла на верхнюю полку, сказав, что с неё хватит, и она устала как собака.
— Как спящая собака? — вспомнил Петька.
— Спящая, спящая, — подтвердила она. — Разбудите — загрызу.
Повернулась попой и громко засопела.
А маме было не до сна. В купе ехал дядька и клеился к ней. Они смотрели в окно и пили пахучую газировку прямо из чёрных бутылок. Петька тоже хотел газировку, но его щёлкнули по носу и сказали, что она горькая.
Так бы и сказали, что это пиво. Однажды большие пацаны угощали его за школой, из алюминиевой баночки. Ужасная шняга, Петька всё плевался, а пацаны ржали.
Потом стемнело. Только дядька сидел у мамы в ногах и, наклонившись, что-то шептал, а мама хихикала.
— У вас одеяло сползло. Давайте я укутаю, как следует, — и дядька начал возиться, поправляя чего-то, и громко задышал. И тут же ойкнул, схватился за штаны и ужасно заругался, потому что мама ка-ак двинет его ногой.
— Так его, в яблочко! — сонно подсказала тётя Юля со своей полки. Противный дядька зло сказал: «Да пошли вы!» — и похромал в коридор, хлопнув дверью. Он держался за гульфик и шипел сквозь зубы.
Однажды Петька катался на велике и нечаянно заехал на картофельные рядки. Слетел с сиденья и долго скакал на раме. Его потом тётя Юля водила к врачу смотреть, всё ли в порядке с «бубенчиком». Так что Петька хорошо знал, что сейчас чувствует дядька. Так ему и надо, ничуточку не жалко.
А смешливая мама на своей полке под одеялом всё тряслась и вздрагивала от смеха, и не могла остановиться. Такая хохотушка, ужас. Петька тихонько отогнул одеяло и потрогал её лицо. Оно было мокрое.
Петька закрывает глаза и видит своего красно-синего робота. Он прицеплен за ниточку к зеркалу, освещённому настольными лампами. Потом зеркало и лампы, и трансформер начинают качаться и дрожать от глухих взрывов наверху. Воет сирена. Слышится жестяной голос: «Граждане, воздушная тревога!».
Билетёрша, с брошкой на телогрейке, замотанная в платок, наклоняется и говорит: «У нас всегда аншлаг. Просто сейчас не сезон, сами понимаете. Война».