Как только между деревьями показался просвет, указывающий на близость лагеря разбойников, приказал отряду рассыпаться по лесу, охватывая расположившийся на отдых харцызов со всех сторон. А сам подобрался поближе и, притаившись за деревом, стал внимательно осматривать бивак.
Ощущая себя в полной безопасности, степняки расположились со всем удобством, которое только можно обеспечить себе посреди дикой чащи. Выбрали уютное и сухое место на полянке, образовавшейся после падения десятка исполинских стволов. Стреножили коней, развели три огнища, над которыми на вертелах жарились освежеванные туши.
Смех и визг доносились от самого дальнего костра. Там, дюжина степняков, забавлялась с несколькими пленницами. Девушкам завязали над головой подолы платьев и взяв в круг, бесцеремонно ощупывали и щипали. Бедняжки изо всех сил старались увернутся из мужских рук, но, судя по отчаянному и непрерывному визгу, им это не удавалось. Безжалостная забава. Одно утешало — если разбойники веселятся так, значит лишь распаляются, и до изнасилования еще не дошло. Обойдется испугом да синяками.
Сосчитать харцызов точнее мне не удалось, поскольку круг то сжимался, то раздавался в стороны, впуская новых участников забавы. Остальные, я насчитал еще два десятка, толпились у ссыпанного в кучу награбленного. Трое — поддерживали огонь, следили за жарящимся мясом и наблюдали за общим весельем.
Неожиданно, одна из пленниц завизжала совсем уж отчаянно, видимо, кто-то из самых горячих потерял терпение, и забава перешла в следующую стадию. Крик этот указал, что дольше ждать нельзя, и стал сигналом к действию. Наплевав на планы окружения и безопасного истребления разбойников из засады, я выхватил саблю и с криком: «Бей чехов!», — выпрыгнул на поляну.
Ярость, обуявшая была столь велика, что двоих степняков я зарубил сходу. Раньше, чем они успели понять, что среди них кто-то чужой. А затем на лесной полянке сталь зазвенела в танце смерти...
Любой грамотный командир скажет, что я должен был не в свалку лезть, а руководить сражением, но в этот миг мне было наплевать на всю военную науку. Я хотел боя, я жаждал крови! Меня слишком долго убеждали в том, что врага надо прощать. Мол, он не понимает, что творит, а мы не должны быть такими же... мы же люди, гуманисты… И я почти поверил. Но, теперь, шагнув на эту полянку с оголенной саблей в руке, словно прозрел. Никакой пощады! Взявший в руки меч, сам избрал свой путь в могилу. Надо лишь помочь ему пройти эту дорогу поскорее!
Плавным, скользящим движением я приближался к противнику, делал молниеносный выпад острием в горло или пах и, уходя с линии возможной атаки, разворачивался вприсядку на опорной ноге, одновременно высвобождая клинок. А уже в следующее мгновение скользил навстречу очередной жертве. Доставал ее круговым, режущим движением и шел дальше. Когда харцызы опомнились и, схватившись за оружие, бросились на меня всей толпой, я больше не колол, это отнимало время, а только подрезал сухожилия, оставляя за спиной воющих от боли, беспомощных врагов.
На некоторое время меня задержал седой харцыз со страшным, рваным шрамом поперек лица. Он оказался достаточно ловким воином, хорошо владеющим саблей, но сейчас, когда мое тело превратилось в смертоносный смерч из мышц и стали, весь опыт и искусство харцыза ничего не стоили. С таким же успехом можно было пытаться остановить голыми руками винт вертолета на форсаже.
Я быстрым финтом заплел его саблю как для выдергивания, и когда атаман разбойников умело напряг кисть руки, чтобы удержать оружие, перевел клинок в горизонталь, и нежданным тычком, используя длину руки, как шпагой, кольнул разбойника в ямку на шее. Он наверняка успел удивиться, но и только... Жизнь уже стремительно покидала сильное тело с каждым всплеском густой, почти черной крови.
Окончательный разгром ватаги довершили стражники моего отряда. У этих волкодавов имелся свой счет к степным волкам. Не ушел ни один. Но, ни один и пощады не просил. Дрались до последнего издыхания. Если б не мой транс — многим довелось бы вернуться в замок поперек седла.
Переведя дыхания и придя после лихорадки боя к нормальному восприятию мира, я заметил несоответствие числа виденных мною убитых в Песьем Логе мужчин всего лишь с тремя освобожденными пленницам. Поэтому поманил к себе десятника.