– У нас на эту тему был организован диспут, – неожиданно поделилась с ним своей гордостью одна из бабусек.
– На какую тему? – тупо переспросил Кудесников.
– Уникальных возможностей человека. Выступал журналист Денис Зябликов. У него собраны потрясающие материалы о психографии. И он так интересно об этом рассказывал!
– О... психо... ком? – переспросил Арсений.
– О психографии. Ее еще называют автоматическим письмом. Та девушка, которая брала романы Крыжановской, даже на диктофон нашего докладчика записывала. А потом еще час с ним после диспута беседовала – один на один. Сейчас люди уже не отмахиваются от тонких материй! А Крыжановскую хоть и ругали за невыразительный язык и литературные штампы, но все же отметили, что исторические детали она выписывает потрясающе! И академия ее за это наградила.
– Вот бы мне тоже поговорить с этим Зябликовым! – мечтательно произнес Арсений. – Он в каком издании работает?
– Он? В самых разнообразных, – ехидно возвестила та из бабусек, что была повреднее.
– У вас ведь наверняка есть его телефон. Раз вы организовывали диспут. Верно?
Арсению потребовалось еще полчаса молоть языком, чтобы телефон Зябликова перекочевал из их потертого блокнотика на пружинках в его толстую, мягкокожую записную книжку. «Живем! – подумал Арсений, выкатываясь из библиотеки. – Если это даже ложный след, хоть просвещусь».
Зябликов не испытывал никакого желания общаться с человеком, который только сегодня впервые услышал о психографии. Однако от Арсения не так-то просто было отвязаться. Он вручил журналисту одну из своих фальшивых визиток, где было означено, что он является начальником планового отдела Министерства государственного надзора за гуманитарным развитием общества, и сообщил:
– Мы готовим образовательный цикл для руководства высшего звена всех московских вузов. Чувствуете уровень? В том числе хотим включить в программу семинар о психографии. В той ее части, которая касается творчества... мгм... писателей.
– Ах, вот оно что! У вас конкретный проект. Психография в литературе, верно я понимаю?
– Разумеется, – кивнул Арсений, который понятия не имел, о чем вообще идет речь.
Прежде чем отправиться на встречу с Зябликовым, можно было зайти в Интернет-кафе и в Сети посмотреть, что означает этот термин. Или задержаться в библиотеке и порыться в каталогах. Но времени было жаль, и Арсений явился неподготовленным.
– Расскажите мне о психографии в литературе. Я донесу до руководства основную идею, и потом будем решать, в какой форме все это можно преподнести публике. Поговорим и о вашем гонораре, само собой разумеется. И конечно же, я заплачу вам за сегодняшнюю беседу как консультанту.
Последнее обещание необыкновенно Зябликова вдохновило. Он был немолод и мал ростом. Агрессивная внешность придавала ему сходство с хищной рыбой – большой нос выдается вперед, мелкие зубы плотно пригнаны друг к другу, глаза круглые и зоркие. Одет в пошлый клетчатый пиджак и мятые штаны, отбывшие долгий срок на вьетнамском рынке.
– Боже мой, ну что вам рассказать? – начал Зябликов, обхватив руками колени. – Это все настолько интересно, что просто бросает в дрожь.
Кудесникову не хотелось, чтобы его бросало в дрожь, тем не менее он сел поудобнее. Они встретились в кафе под названием «Кофейное зернышко» и сразу заказали по чашке двойного эспрессо.
– Для начала обрисуйте, пожалуйста, саму суть явления, – попросил Арсений. – Насколько я понимаю, психография – это что-то из области экстрасенсорики?
– Так называют процесс получения информации помимо воли человека. Она идет ниоткуда, потоком, а человек ее стремительно записывает. Такое, знаете ли, самопроизвольное знание. То есть вы просто держите в руках карандаш или ручку, а они движутся по бумаге. Очень часто бывает, что контактор – ну, проводник информации – пишет на языке, которого он вообще не знает. Или даже на нескольких языках.
– А что же он пишет? – заинтересовался Кудесников.
– Да всякое. Научные трактаты, романы... Я этой темой стал давно заниматься. Но официально только в начале девяностых разрешили печатать. До тех пор у нас это явление вообще серьезно не исследовали. Случаи психографии не фиксировали, а контакторов – проводников информации – сажали в психушки, если они вдруг принимались всякие сказки рассказывать.
– А за границей?
– А вот за границей! – оживился Зябликов и шумно отхлебнул кофе. – Они там отрывались по полной программе. Я столько всего накопал, когда железного занавеса не стало!
– Расскажите что-нибудь, – потребовал Кудесников и быстро добавил: – В интересах дела. Желательно дать побольше живого материала. Вот, вы говорите, психография в литературе! А факты?
– Американский писатель Морган Робертсон. Был моряком, плавал себе на корабле, а потом вдруг из него повалили рассказы. Он садился за пишущую машинку и сидел часами, положив руки на клавиатуру. А потом – хлоп! – что-то происходило, и его пальцы начинали стучать по клавишам. Он никогда не знал, что в итоге получится.
– А что получалось? – заинтересовался Кудесников.
– Например, рассказ «Гибель „Титана“ об огромном корабле, который столкнулся с айсбергом и затонул.
– А это было до трагедии «Титаника»? – уточнил его проницательный слушатель.
– За четырнадцать лет. Но все детали совпали – даже количество пассажиров!
– Занятно...
– Занятно?! – подпрыгнул Зябликов и посмотрел на Кудесникова, как акула на серфингиста – свирепо и негодующе.
– Да литература просто кишит людьми, которые, не имея никакого к ней отношения, не имея таланта, образования, элементарных знаний, выдавали на-гора целые горы произведений!
– Ну да?
– Да! Вы слышали о романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда»? Он остался незавершенным, и никто не знал, какой должна была стать развязка. И вот года через два после смерти писателя в Англию приехал молодой американец, рабочий типографии. И заявил, что дописал роман «под диктовку Диккенса» в состоянии транса. Книгу издали в полном виде, и критики были вынуждены признать, что обе части написаны одним языком и стилем. Тот рабочий никогда больше ничего не писал в своей жизни, а мистический сеанс связи с Диккенсом так никто и не смог объяснить.
– Бедный Чарлз... – пробормотал Кудесников.
– А вот еще пример. Тайлор Колдуэл выдает в своих романах такие факты о средневековой медицине, которые ей ну никак не могут быть известны, потому что она никогда специально этим вопросом не занималась. И так у многих. Они говорят: «Я не знаю, как это получилось», «Оно как-то само написалось, и все».
– То есть я сажусь за стол, беру блокнот, – подхватил Кудесников, – и вдруг моя рука начинает двигаться по бумаге, так? А потом оказывается, что я написал шедевр!
– И так и не совсем так. Бывает, что при передаче информации человек находится в полном сознании, и ему кажется, будто он просто фантазирует, сочиняет из головы. А потом выясняется, что выдал он кучу подлинных деталей, известных только узким специалистам. Вот, например, Вера Крыжановская.
– Знаю, знаю! – воскликнул Кудесников, впав в восторг пятилетнего ребенка, сложившего свои первые цифры. – Она писала под диктовку духа! Современники говорили, что дух был малограмотный и не очень талантливый.
– Да ведь не это главное, – резко махнул рукой Зябликов. – Талантливый, не талантливый... Главное в другом. Известно ли вам, что эта дама получила особую премию парижской Академии наук за то, что в своих романах с неимоверной точностью описывала древние египетские церемонии? А ведь о них могли знать только ученые-египтологи! И о внутренних помещениях известных храмов, о древних ритуалах...
– Максим Горький ее критиковал, – ехидно заметил подковавшийся в библиотеке Кудесников.
– Из зависти! – запальчиво воскликнул журналист. Стало ясно, что он на стороне гонимых «контакторов». – Многие великие говорили, что их персонажи внезапно обрели собственную волю и делают что хотят. Даже Пушкин... наш... Александр Сергеевич! Татьяна из «Евгения Онегина» противоречила его замыслу. Да-да! Он сам удивлялся: взяла, говорит, и выскочила замуж!