Кудесников усадил своих личных бабусек на скамейку под сенью выгоревшей листвы, оделил их колбасой, маслянистыми пирожками и кока-колой и, сообщив, что скоро вернется, незаметно улизнул. По узкой тропинке добрался до калитки, уселся в машину и стартовал в направлении дома Людмилы Пановой.
Однако судьба была к нему неблагосклонна. Не проехал он и ста метров, как Мерседес ожил на заднем сиденье, принялся мяукать и скрести лапой дверцу.
– Нашел же ты, братец, время! – нетерпеливо воскликнул Арсений.
Пришлось останавливаться и выгуливать кота на газончике. А через два квартала Мерс снова запросился на улицу. А потом снова. Стало понятно, что ездить с ним по городу и заниматься детективной работой не получится.
И добрый хозяин повез своего питомца в гостиницу. По странной иронии судьбы, по дороге он завернул в супермаркет на Рябиновой улице, забежал в него и пулей вылетел обратно с тремя кюветами. В номере расставил их в ряд и приказал:
– Только сюда, сюда и сюда, иначе на запах придут горничные и сделают из твоего хвоста веник – смахивать пыль с абажуров.
Мерс лег возле новых туалетов, вытянув передние лапы и уложив на них голову. А Кудесников помчался к Людмиле Пановой. Возле ее дома он надел на голову паричок и зубы «Агамемнона» и на этот раз решил представиться корреспондентом газеты «Новый гудок», поскольку имел соответствующее удостоверение – липовое, разумеется.
Добравшись до знакомой двери, вылупившейся на него пластиковым «глазком», Арсений протянул руку и нажал на кнопку звонка. И даже улыбнулся заранее, ощущая, как искусственные зубы рвутся вперед. Однако на звонок никто не открыл. Арсений некоторое время топтался на площадке, потом позвонил снова. Ответа не было. Он подергал ручку – закрыто. Надо же, какой облом! Может быть, женщина вышла в магазин за хлебом и скоро вернется?
Кудесников спустился во двор, уселся в машину и стал ждать. Сначала время тянулось медленно, и Арсений весь извертелся, вздыхая и высовываясь в окно. Но когда понял, что пора возвращаться на танцы, и представил, как Марьяна ищет его, минуты стали таять так же быстро, как снежинки на ладони. Людмила так и не пришла. Наверное, следует вернуться сюда после ужина. А если ужин затянется, придется ее разбудить. Скажет, что мчался из Москвы, прямо из редакции, специально, чтобы предостеречь ее. Что журналистское расследование привело его в Аркадьев и указало на опасность, которой подвергаются все контакторы. Боже, как же он любил блефовать, глядя прямо в глаза людскому простодушию!
«Мерзкий Кудесников опять улизнул!» – поняла Марьяна, чувствуя, как сердце в ее груди начинает торопиться и сбиваться с ритма. Костя снова смотрел на нее издали, да так, что у нее комок подступал к горлу. Она влюблена, она счастлива, она независима... Пустые слова! Потому что она вовсе не независима, а одинока. Вот как это называется. Приятно, что она задела Костю за живое, что она снова ему нравится, может быть, даже больше, чем прежде. Но заводить с ним новый роман? Когда он все еще женат на Жанне? Нет, этому не бывать.
Но для того чтобы оставаться на коне, ей нужна поддержка. Однако отвратительный, лживый и подлый детектив, который сулил ей златые горы, банально смылся. И так называемые танцы прошли без его участия. Звездой вечера стал Кондрат Миронович, водивший со старушенциями сложные хороводы и наградивший самую выносливую танцорку большой коробкой шоколадных конфет.
Марьяну спасало лишь то, что директор дома престарелых, женщина лет пятидесяти, приземистая и хваткая, плотно села Лебедеву на хвост. Однако он улучил минутку, подошел сзади и шепнул Марьяне в шею:
– Уедем вместе, я должен сказать тебе что-то важное.
Она могла отказаться. Она должна отказаться... Но это чертовски трудно. После той, юной, головокружительной любви к Лебедеву в ее жизни больше не было ничего стоящего. Так, что-то квелое, зарождавшееся под жарким курортным солнцем и не дотягивающее даже до Нового года.
– Скажи сейчас. – Она не собиралась никуда с ним уезжать. И еще – господи, помилуй! – она забыла спросить у него про Рябиновую улицу.
Когда Кудесников проник на территорию дома престарелых, та уже превратилась в место мирного отдыха – сытые старожилы и старожилки, рассевшись по скамьям и раскладным стульям, тихо дремали под музыку пятидесятых, которую транслировал через репродуктор местный завхоз. Будь на то воля директрисы, она бы уже давно загнала подопечных в комнаты и погасила свет в здании. Однако присутствие высокого начальства заставляло ее быть доброй и внимательной. Это состояние было ей несвойственно, а посему она испытывала жуткий дискомфорт.
– А где моя коллега? – спросил Кудесников у Сачкова, обретавшегося возле руин праздничного стола и подкреплявшегося пирожками с капустой.
– Они с Константином Николаевичем в кустах, – ответил тот, аппетитно жуя.
– Простите?
– Кондрат Миронович хотел сказать, что они беседуют под акацией, – вмешалась подошедшая директриса. – Вон в той аллейке.
– Ну, я не знал, как эти кусты называются!
«Кажется, я спровоцировал драму, – трусливо подумал Арсений. – Нужно что-то делать, иначе Марьяна меня просто съест». Он приблизился к указанной аллейке и вытянул шею.
Они сидели близко-близко друг к другу, как два голубя в голубятне. Марьяна сжалась, а Лебедев нависал над ней, положив руку на спинку скамейки за ее спиной. Его «важное» оказалось приглашением на дачу:
– Марьяна! Нам нужно как следует поговорить.
Она отказывалась, он все еще настаивал.
– Я сегодня в гостинице познакомилась с одной девушкой, Ксенией Лужиной, – поспешно сказала Марьяна, когда почувствовала, что воздух вокруг них медленно закипает.
– Лужина? Я должен ее знать? – У Кости был все тот же волнистый чуб, который ей так нравилось пропускать сквозь пальцы. – Мы с ней вместе учились?
– Ну... Она немного младше. Но дело не в этом. Просто... Я хотела узнать у нее: хорош ли новый супермаркет на вашей Рябиновой улице, но как только про эту улицу упомянула, она сразу стушевалась и ушла. Мне показалось даже, что девушка испугана.
Костя ел глазами мочку ее уха, которое розовело в лучах заходящего солнца. В его лице ничто не дрогнуло.
– Ну, и? – спросил он, наклонившись и пахнув на нее дорогим одеколоном.
– Я вспомнила, что твой Сачков делал какие-то намеки относительно Рябиновой улицы.
– Господи, Марьяна! – поморщился Лебедев. – У Кондрата пунктик – он хочет очистить любимый город.
– От чего?
– От всего. От того, что ему не нравится. – Его рука, скользнувшая ей на талию, была крепкой и горячей. И даже немного дрожала, как будто им снова по семнадцать.
– И что же ему не нравится? – пробормотала Марьяна. По ее телу разливался жар, о существовании которого она уже и забыла.
– Ему не нравятся всякие... неформальные... организации... – Губы Кости были все ближе к ее губам. Он хорошо целовался, нежно и, одновременно, страстно.
– А-а-а! Вот вы где! – возникший ниоткуда знакомый баритон отбросил их друг от друга.
Перед ними стоял сияющий Кудесников с улыбкой Фернанделя на лице. Идиотский вид дополняла кепочка с надписью «День города – день радости!». Лебедев поморщился и показал, что у него есть желваки. И что его подбородок может каменеть. За долгие годы, проведенные на руководящих должностях, выражение «Бойтесь!» он довел до автоматизма.
Однако пугать дураков трудно именно потому, что они не замечают опасности. Этот – не замечал.
– Марьяна, – оживленно сообщил Арсений. – Я придумал новый ход, который обязательно понравится руководству. Меня просто распирает от гордости. Я должен с вами поделиться.
– Да-да? – спросила она ошалевшим голосом.
– Проект пансионата. Ну, помните? Четыре корпуса, два бассейна, прогулки на лошадях...
– И что?
– Сделаем на крыше столовой вертолетную площадку!
Лебедев засмеялся. Этого придурка нужно или шугануть один раз как следует, или навсегда оставить в покое. Кажется, Марьяна сегодня не поедет с ним на дачу. Ах, но как она изменилась!..