— Премного благодарен! Но, если говорить обо мне, то желание помочь вам покинуть поскорее Францию пересиливает даже заманчивость маконских вин.
— И кроме того, — продолжала она, — я с большим удовольствием осмотрела бы тамошний собор — святого Винсента, по-моему. Если я попрошу вас об этом, господин друг мой, неужели вы сможете мне отказать?
Никогда прежде она не называла его «господин друг мой»и не говорила таким тоном.
— Мадемуазель, ради Бога, зачем вы ставите меня в столь трудное положение? Вы же знаете, какой приказ мне дан: доставить вас в Савойю кратчайшим путем. Не просите, чтобы я нарушил его.
— Ну, а если я все-таки попрошу?.. — настаивала она.
Блез с трудом проглотил вставший в горле комок:
— Я буду вынужден умолять вас о прощении…
И снова, как уже случалось не раз, его сбило с толку выражение её лица. Она, правда, резко вскинула голову и заметила:
— Ну что же, мсье, значит, вы именно тот, за кого я вас и принимала, — не только проводник, но и конвоир, а я — ваша пленница…
Но что-то в её голосе и в смягчившемся взгляде противоречило сказанному. Она прибавила еще:
— Как жаль, что вы не пытаетесь подыграть мне в роли Самсона — из меня вышла бы отличная Далила! Однако не скажу, чтобы я огорчалась по этому поводу. Можно догадываться, что Далила думала о Самсоне40.
И после этих слов стала особенно обаятельной, словно втайне была довольна им:
— Ах, мсье, если бы вы знали, как страстно я иногда хочу быть мужчиной… У нас, бедных женщин, нет ни силы, ни ума. Как я завидую вам и как восхищаюсь!
Она явно шутила, но лицо её было совершенно серьезно.
— Клянусь святой Пасхой! Желал бы я знать, с чего это, миледи!
— Ну, например, возьмем вот этот частный случай. Будучи женщиной, я — как ребенок в ваших руках. Предположим, мне доставило бы удовольствие поехать в Макон; допустим, мне хотелось бы встретиться там с некоторыми господами, живущими к западу от него, которые являются друзьями Англии и были бы рады услышать от меня кое-какие новости. Это лишь предположение, мсье, ибо у меня нет таких намерений, и я просто испытывала вас… Ну так вот, будь я мужчиной, мне, возможно, удалось бы нанести вам поражение. А поскольку я только глупая женщина, то мне ничего не остается, кроме как следовать туда, куда ведете меня вы. Если же я попытаюсь сбежать, то вы, без сомнения, привяжете меня к лошади и потащите за собой, хочу я того или нет.
— Боже избави! — воскликнул Блез.
— Именно так. Вы были бы обязаны выполнять приказ. И, поскольку я женщина, мне пришлось бы покориться, как это всегда приходится делать женщинам. Мы — дети по натуре и никогда не можем перерасти розгу… И не возражайте, мсье де Лальер, ибо сие есть истина.
— Вы смогли бы назвать госпожу регентшу ребенком по натуре? — осведомился он.
Анна расхохоталась:
— Вот уж что нет, то нет. Однако мне доводилось слышать, как она говорила о женщинах вещи и похуже. Наверное, есть исключения.
— Наверное, и вы — одно из них, — отпустил Блез комплимент. — Лучшая часть любого правила — это исключения.
— А беда всех французов, — парировала она, — что они оспаривают любое правило. Будь вы англичанином, не нужно было бы нам спорить из-за такой ясной вещи. Для англичанина это так же само собой разумеется, как его овсянка… Вы слышали когда-нибудь балладу о рыцаре Уотерсе?
Она без слов промурлыкала мотив, а потом запела. Когда баллада кончилась, Анна вздохнула и сказала:
— Вот это истинно по-английски.
— Очень симпатичный мотив, — сказал Блез, — но что означают слова?
— Что-то вроде этого:
Весь долгий день Чайльд-Уотерс скакал,
А она — за ним, босиком по стерне;
Но рыцарь недобрый ей не сказал:
«Эллен, садись ко мне».
Нет, весь день Чайльд-Уотерс скакал,
А она — босиком, по камням вдоль реки;
Но рыцарь недобрый ей не сказал:
«Эллен, надень башмаки».
«Не гони коня, Чайльд-Уотерс, постой, —
Сказала она, утирая пот,
Ведь это не чей-то ребенок, а твой
Тело мне разорвет».
Когда она закончила переводить последний стих, Блез взорвался:
— Что за свинья! У него манеры не лучше, чем у немецкого пикинера! Если это истинно по-английски, то для вас должно быть утешением, миледи, что вы так долго жили во Франции, которая, как каждый знает, страна поистине вежливых людей. В конце концов мне начинает казаться, что все прочие народы — просто варвары!
Его удивило, что в ответ она только расхохоталась, не пожелав объяснить, что её так позабавило. Разговор перешел на достоинства той и другой нации. Она утверждала, среди прочего, что англичане — лучшие наездники, чем французы, тогда как Блез со всей искренностью доказывал, что французским всадникам нет равных в мире.
40
Далила (Далида), женщина легкого поведения, которую полюбил Самсон, хитростью выманила у богатыря тайну его небывалой силы (она заключалась в волосах), остригла его и выдала филистимлянам.