Рыцарь мертвого императора
- Едут!
В крепостные ворота въезжали груженые повозки, запряженные мулами, в сопровождении отряда всадников в белых плащах поверх легких доспехов. Деревянные колеса загрохотали по мощеному двору, будя в высоких стенах замка шумную дробь эха, в котором угадывались и другие звуки - голоса монахов, топот ног, стоны раненых и лязг оружия.
- Скорее! - закричал выбежавший из донжона воин в кольчуге поверх коричневой домотканой рубахи. - Сюда, братья!
Жан, отложив молитвенник и подобрав подол мешковатой рясы, бросился вниз по лестнице, мысленно кляня мастера Гийома. Как всегда - только соберешься передохнуть, как тут же найдется новое дело: эй, мальчик, натаскай воды, эй, мальчик, постирай холстину, эй, мальчик... Вот и теперь то же: все сюда! Что ж, война есть война, подумал Жан, по пути разглядывая из окна галереи обоз с ранеными. Хорошо еще, что ему не приходится ездить в рейды с отрядом сира де Режинака ...
Выскочив во двор, он присоединился к остальным братьям, деловито суетившимся вокруг повозок. Госпитальеры осматривали лежащих в них людей, выгружали трупы, а живых бережно клали на холщовые носилки, чтобы немедленно унести в лазарет.
- Эй, мальчик, - окликнул мастер Гийом, и Жан привычно повернулся, однако рыцарь обращался не к нему, а к долговязому Бенедикту, стоявшему посреди двора с опущенными длинными руками. Сутулый и нескладный, Бенедикт, тем не менее, отличался недюжинной силой. Увидев, что старший рыцарь зовет его, он заспешил к нему, поднял с повозки грузное тело солдата и помог уложить его на ожидавшие носилки.
Жан тоже помогал чем мог. Он до сих пор еще не мог привыкнуть к виду окровавленных тел, с отрубленными руками и ногами, со страшными ранами, порой уже начинающими загнивать, к тучам жирных мух, кружащих над смердящими трупами и еще живыми людьми. Его тошнило от запахов нечистот и крови, но он боролся с собственной слабостью, поминутно напоминая себе, что именно в служении и есть высшее предназначение богобоязненного человека. Что еще может выпасть на долю седьмого сына обедневшего дворянина, кроме презрения и никчемной жизни в качестве оруженосца какого-нибудь мелкопоместного баронишки? Жан полагал, что он сделал разумный выбор, подавшись в иоанниты. Здесь, в чужой стране, под вечно палящим солнцем, пролегали дороги героев. Их отряды шли мимо крепости днем и ночью - рыцари в доспехах на породистых скакунах, отряды латников, оруженосцев, герольдов и знаменосцев. Все они стремились на юг, в Константинополь, и многие из них снова возвращались - в таких вот обозах, захваченные врасплох отрядами местных мятежных конников, мертвые или умирающие.
- Жан, мальчик мой, - пропыхтел брат Жорес, обратившись к нему. - Помоги-ка мне с этим парнем.
Подойдя ближе, Жан увидел лежащего в повозке рыцаря в богатых, но разбитых доспехах. Брат Жорес, плотный и краснолицый, безуспешно пытался стащить с него шлем.
- Вот дьявол, - тихо выругался монах. - Потянешь сильнее - так и голову недолго оторвать, а я даже не знаю, жив ли он.
Застежки шлема были знакомы Жану еще с детства, когда он помогал старшим братьям готовиться к поединкам. Легко отстегнув железные планки, он бережно снял с головы рыцаря шлем. Раненый был еще молод, на вид лет тридцати, с мужественным, гладко выбритым лицом. Глаза его, обрамленные длинными густыми ресницами, были закрыты, слипшиеся волосы облепили покрытый испариной лоб.
Брат Жорес взял рыцаря за запястье, потом положил руку ему на шею и, наконец, задумчиво пожевав губами, решительно кивнул:
- Давай поскорей отнесем его в палату. Не уверен, но мне кажется, если им сейчас же займется мастер Гийом или мастер Франсуа, то у него появится шанс дожить до утра... Жалко парня, молодой совсем.
- Это сам граф Бодуэн, - прохрипел сидевший в той же повозке раненый воин, баюкавший замотанный грязной тряпкой обрубок левой руки. - Если он действительно выживет, вам, братцы, здорово повезет. Вашей благословенной обители перепадет изрядно золота! - Он сглотнул и откинулся на спину.
- А ты помолчи, - наставительно сказал брат Жорес. - Иди с нами, коли ноги-то целы.
Воин, морщась, сполз с повозки и заковылял рядом с ними.
- Ишь ты, граф Бодуэн, - бурчал брат Жорес, шагая во главе носилок. - Я думаю, ты врешь. С чего бы это графу Фландрскому соваться в бой вместе с такими, как ты? Он, небось, сидит себе под стенами Константинополя да попивает себе винцо.
- Что мне врать, добрый человек? - Рыцарь передернул плечом. - Тут до лагеря совсем недалеко было, вот мы и решили разведать насчет фуража, а графу-то, видать, тоже на месте сидеть надоело... Проклятые греки напали на нас внезапно, так что многие из наших и мечи вытащить не успели. Граф дрался храбро, пока эти мятежники не набросились на него вшестером... Тогда-то я и остался без руки, пока смотрел, как они свалили его на землю. А потом подоспели ваши люди, только для нас уж поздно было...
- Вылечим мы твою руку, - заверил его брат Жорес. - Вон и мастер Франсуа.
Высокий худой монах ходил по длинной палате, осматривая раненых и тут же отдавая распоряжения послушникам и братьям. Завидев вновь прибывших, он подошел и к ним. Едва взглянув на однорукого рыцаря, мастер Франсуа велел ему идти в дальний конец палаты, где монахи прижигали раны кипящим вином и накладывали на них чистые повязки.
- А что с этим? - спросил он, склоняясь над тем, кого однорукий назвал графом Бодуэном. - Несите его к свету. Да, вот так. - Он внимательно осмотрел рыцаря. - Смотри-ка, как доспехи вдавились в тело. Снимите их с него, да побыстрее и поаккуратнее.
Положив рыцаря на стол, Жан и брат Жорес принялись стаскивать с него стальные блестящие наручи. Мастер Франсуа покачал головой:
- Брат Жорес, ступай-ка за корпией и холстами, да заодно и воды горячей принеси. А ты, юноша, продолжай.
Жан ловко снял с рыцаря наручи, наплечники, горжет, разрезал кожаные ремни панциря, бережно снял покрытые резьбой поножи - и тут обнаружил глубокую рваную рану с почерневшими краями, пересекающую его бедро. Впрочем, крови было так много, что ему стало казаться, что она не могла вся вытечь из одной лишь этой раны. Мастер Франсуа покачал головой.
- Нам придется снять с него всю одежду. Давай, я помогу тебе.
Вдвоем они сумели раздеть раненого, практически порезав на лоскуты его полукафтанье, сорочку из тонкой материи и штаны. Окровавленное обнаженное тело рыцаря снова заставило Жана ощутить дурноту.
- Видишь? - спросил мастер Франсуа, указывая на бедро, левый бок и голень лежащего перед ними человека. - Эти раны чистые, но болезненные. Он потерял так много крови, что может умереть в любой момент. Где же брат Жорес?
Вскоре монах появился. Бережно промыв раны рыцаря, мастер Франсуа наложил на них целебную мазь из горьких трав и надежно перевязал.
- Посиди с ним, - велел он Жану, накрывая тело рыцаря чистым холстом. - Меня беспокоит, что он до сих пор не приходит в себя. Держи его за руку, можешь даже поговорить с ним. - Увидев, что юноша недоверчиво поднял брови, он погрозил пальцем. - Поверь мне, это помогает.
Жан вздохнул, кивнул головой и взял рыцаря за руку. Твердая ладонь была холодна как лед.
- Да, вот так, - одобрил мастер Франсуа и удалился.
- Ну, и о чем же мы с тобой поговорим? - вопросил Жан, чувствуя себя последним дураком. Ему казалось, что мастер в насмешку перебинтовал труп и оставил мальчика посидеть возле него, чтобы не путался под ногами. Вокруг стонали и кричали раненые и умирающие, слышались проклятия, и над всем витал запах крови и смерти.
- Тебе еще повезло, - сказал Жан, обращаясь к рыцарю. - Думаю, ты вообще ничего не чувствуешь. А им вот по-настоящему больно. Знаешь, я никогда не думал, что может быть столько покалеченных людей враз... то есть, я не думал, что война - такая. Ну, я думал, что это вроде поединков, как турнир... Иногда дома я ездил с отцом на турниры, но там было по-другому. Кто сильнее, тот побеждал, и никого не убивали и не стремились ранить насмерть. Я хотел помогать людям, научиться читать и писать, выучить латынь и греческий... - Он заметил, что лежащий на соседнем столе человек с забинтованной ногой смотрит на него, и разозлился. Посмотрев на неподвижное бледное лицо рыцаря, он сжал его руку, пытаясь заставить почувствовать боль. - Зачем вам эта война? Мы все могли бы спокойно жить и заниматься своими делами, и ты бы растил детей в своем... своей...