Жан вскрикнул и закрыл руками лицо. Его тело сотряслось в беззвучном рыдании. Ирина, обняв, принялась гладить его по голове, как ребенка.
- Его не вернешь. Я вижу, как он был для тебя дорог. Он был храбрым, чудесным человеком, им невозможно было не восхищаться, тем более рядом с его мучителем... Однажды он сказал Иоаннису, что потерял всех, кого любил, и готов принять смерть, и царь ответил, что в таком случае постарается, чтобы он жил как можно дольше. Я думаю, умирал он долго.
Плечи юноши вздрагивали. Его безутешное горе сжимало сердце царицы мучительной жалостью.
- Я не успел увидеться с ним, пока он был жив. А теперь я не могу даже проститься с ним по-христиански...
Ирина молчала, вспоминая собственную боль, когда в ночь после того, как Бодуэна Константинопольского отвезли на казнь, царь явился к ней и изнасиловал - жестоко, безжалостно терзая ни в чем не повинное нежное тело, отданное судьбой в его полную власть. Она думала, что умрет той ночью, не выдержав истязания. Иоаннис бесновался почти три дня, приказав казнить еще пятерых французских пленников и бросить их тела на свалку, а головы на пиках выставить на крепостной стене города. Ничего этого она не могла сказать несчастному юноше, на которого и без того, похоже, свалилось тяжкое бремя ужасной скорби.
- Жан, любимый...
Он дернулся, как от удара хлыстом. В его черных влажных глазах тлело неизбывное горе, и Ирина содрогнулась, когда их взгляд остановился на ее лице. Его губы шевельнулись.
- Он умер, - услышала Ирина полные отчаяния слова. - Он умер.
Ледяной холод безысходности в его голосе заставил ее сердце сжаться. Ей вдруг стало казаться, что он вот-вот сойдет с ума. Нужно было что-то сделать, что-то сказать, чтобы вернуть его душу из темной пучины отчаяния. Она колебалась, не зная, сумеет ли он стойко вынести то, что она собиралась сообщить.
- Ты очень любил его?
Он не ответил, и, когда она стала думать, что не дождется ответа, вдруг проговорил:
- Да, очень. Больше, чем ты можешь себе представить.
Наступило долгое молчание. Наконец, Ирина поднялась и решительно посмотрела на Жана.
- Идем со мной, я должна кое-что показать тебе.
Одевшись, они вышли в потайную дверь, скрытую за портьерой в углу, и оказались на узенькой винтовой лестнице, зажатой глухими стенами каменного колодца башни. Одинокий огонек свечи в руке Ирины дернулся от холодного ветра. Вверху во тьме, под крышей, возились летучие мыши, шорох их крыльев казался жутким шепотом демонов. Царица повела юношу вниз, осторожно спускаясь по стылым крутым ступеням и держась за стену, пока не остановилась перед еще одной низкой дверью.
- Здесь может быть стража, - предупредила она. - Подожди, я осмотрюсь и вернусь за тобой.
Она выскользнула за дверь, и Жан замер в темноте, охваченный отчаянием и нетерпением. Он представлял себе, что должен чувствовать человек, запертый в каменном мешке дни напролет, в холоде и сырости темного подземелья, чье одиночество нарушается только визитами стражников и палачей. Его колотило так сильно, что он вынужден был обхватить себя руками за плечи, чтобы немного успокоиться. Наконец, послышались легкие шаги, дверь приоткрылась и Ирина, взяв юношу за руку, потянула его за собой в небольшую комнатку, смежную, как оказалось, с царскими покоями.
- Сегодня комнаты царя не охраняются, - прошептала она. - Иоаннис снова уехал, взяв с собой всех слуг и личную охрану, но все-таки будь осторожен.
Они прошли через спальню, заставленную высокими сундуками, с большой кроватью, устланной медвежьими шкурами, и оказались в еще одной комнате, где перед закопченным камином стоял дубовый стол с разбросанными по нему картами, клочками пергамента, кусочками воска и воловьей кожи. Здесь же на полке стояли сосуды с вином, кубки, чаши и широкие ендовы из серебра. Ирина подошла ближе и указала Жану на округлую белую чашу, оправленную в золото.
- Будь сильным, Жан.
Он посмотрел на чашу, и ледяной ужас пригвоздил его к месту, лишив способности воспринимать окружающее. Это был человеческий череп, отполированный и украшенный драгоценными камнями; черепная крышка была ровно спилена, внутри еще сохранились засохшие потеки вина.
Взяв череп в руки, Жан медленно водил пальцами по дугам пустых глазниц, по выступающим гладким скулам, по каждой маленькой впадинке, словно лаская самое дорогое на земле существо. Из-под его опущенных век медленно катились слезы. Ирина молча стояла рядом, наблюдая за этим скорбным прощанием, почти сожалея, что позволила мальчику увидеть то, что осталось от его императора, и тем усугубила его мучения. Несомненно, простая верность вассала не могла бы вызвать такие глубокие чувства. Что же скрывалось за этими слезами? Кем был для него император Бодуэн Константинопольский - братом, отцом? Последнее предположение она тут же отвергла: император был слишком молод, чтобы быть отцом Жана. Но тогда что же их связывало?
- Как он мог! - горько прошептал Жан. - Неужели Бог допускает такое зверство?
Он поднял глаза от жуткой чаши и посмотрел на Ирину.
- Я заберу его с собой. - Его голос был ровным и глухим, но не допускающим возражений.
- Ты не можешь! Это самое большое сокровище Иоанниса...
- Он переживет его пропажу. - Окончательная решимость его тона поразила ее. Теперь на нее смотрел другой человек: прежний улыбчивый юноша исчез без следа. Этот новый Жан казался старше, лицо его, суровое и бесстрастное, еще хранило следы слез, но было уже спокойным, и горе лишь угадывалось в его чертах, как под пеплом угасшего костра угадываются еще тлеющие искры. - Прости, я должен идти.
- Куда ты пойдешь и что собираешься делать?
- Прежде всего - вернуться в святую землю и похоронить останки императора Бодуэна по христианскому обычаю. Потом... Скажи, где сейчас войско царя Иоанниса? В городе говорили, что он собирается захватить Фессалонику.
- Сегодня - Фессалонику, завтра - Визою, а там - Никомидию или Коринф... Он укрепляется в греческих землях и постепенно подбирается к Адрианополю, а оттуда и до Константинополя доберется. Я не знаю, где ты найдешь его, - быстро проговорила она, схватив его за руку в горячем порыве, - но найди. Этот человек сотворил слишком много зла и должен быть остановлен.
Жан озадаченно посмотрел на нее.
- Твой царь вероломен и жесток, греки ненавидят и боятся его, матери пугают его именем своих непослушных детей. Я знаю, что он делает с теми, кто доверяет его обещаниям. Говорили, что в Филиппополе он казнил вельмож, сдавшихся на его милость. Сперва он обещал им помилование и свободу, а потом, после захвата города, они были обезглавлены по его приказу; и их тела проткнули пиками, на которые были насажены их головы... По всей земле горят разоренные города, знатных людей вешают, четвертуют и жгут, и злодей ненасытен, ему все еще мало крови. Я не стал бы мстить за его злодеяния, потому что Бог сам покарает его, и все же я должен отомстить. Я готов сделать это не по твоей просьбе, а просто потому, что имею на то собственные причины.
В его глазах она прочла приговор Иоаннису - холодный и окончательный. Она поняла, что Жан готов не просто отомстить, но отомстить ценой собственной жизни. Допустить этого она не могла.
- Я не хочу, чтобы ты погиб, - почти с мольбой прошептала она. - Пожалуйста, не уходи. Дай мне день, чтобы подумать, как помочь тебе, это в моих силах.
- Когда-то я думал, что не смогу убивать людей. Рай создан не для убийц, а мне хотелось заслужить себе место в нем... Какая глупость! Все, что мы делаем в жизни, так или иначе толкает нас в пропасть греха. Теперь мне все равно. Ты говоришь, что не хочешь моей смерти? Я уже мертв, и двери рая надежно заперты для меня. Я отрекся от бога давным-давно - во имя человека, который заменил его мне... Разве я что-то для тебя значу? Ты - благородная девушка, а я лишь прах под твоими ногами, грешник, соблазнившийся твоей неземной красотой и поддавшийся зову плоти из-за собственной слабости. Не пройдет и месяца, как ты забудешь обо мне.