ся к выходу.
— Ну, конечно, я был в этом уверен. Ничего плохого я не сделал этому человеку. За что ему угрожать мне?— сказал успокоенный Спиридон, когда хозяин уверил его, что Тариэл не хочет ему зла.
— Утром он еще был сердит, хмель, видимо, бродил в нем, а теперь и слышать не хочет о дуэли,— еще раз заверил духанщик. — А я все же боюсь его, Спиридон,— не успокаивалась Деспинэ.
— Знаешь, Деспинэ, страх без основания — та же болезнь. За что мы должны его бояться? Ну, сама подумай, чем мы перед ним провинились?
— У нас и вчера никакой вины перед ним не было, однако они два раза устраивали налет на нас.
— Что же, по-твоему, мы все время должны пребывать в страхе?
— Нет, я говорю только об осторожности, Спиридон!
— Будет тебе, это тот же страх.
И Спиридон решительно вышел из комнаты.
По пути к станции Спиридон должен был пройти мимо ряда духанов, вздымавших свои, грязные стены вдоль заплеванной и грязной тропинки. Он шел, ежась от холода. Издали он увидел Тариэла, который прислонился к столбу одного из духанов и широким движением руки расчесывал свою бороду. Ворот рубахи у него был расстегнут, и его могучая грудь была похожа на мраморную стену.
— Послушайте, у меня к вам есть дело! — крикнул Тариэл, когда Спиридон поравнялся с ним.
«Хочет извиниться, должно быть», — решил Спиридон и остановился.
Тариэл неторопливыми шагами направился к нему, не переставая расчесывать бороду.
— Почему вы вчера ночью оскорбили нас, молодой человек? — обратился он к Спиридону, останавливаясь перед ним.
После ответа на письмо, переданного ему хозяином, такое обращение оказалось неожиданным для Спиридона.
— Я ведь все объяснил вам в письме. Если угодно, я могу повторить вам, что никаких оскорблений не помню. Если что и сорвалось с уст невольно, прошу простить! — заговорил Спиридон.
— Не помните? За запертой дверью вы были храбрее, когда кричали мне «бессовестный», а теперь и не помните? — строго спросил Тариэл. — Не помню, и все же приношу вам свои извинения, А теперь, что вам угодно еще?
— Что угодно? — злобно переспросил Тариэл и глаза его сверкнули по-иному. — Не помните? — повторил он и с такой быстротой выкинул ногу и пнул ею в-бок Спиридона, что тот свалился ничком в грязь, не понимая, откуда последовал удар, причинивший ему такую-сильную боль в боку.
— Вот что мне угодно! — добавил Тариэл, все еще не двигаясь с места, чтобы, когда Спиридон поднимется,, еще раз пихнуть его ногой и свалить опять в грязь. Пусть бы его красивая жена могла в полную меру насладиться позором своего мужа.
План им был заранее выработан: избить Спиридона. так, чтобы не пользоваться ни рукой и ни оружием.
«Одной только ногой! Так смешнее и унизительнее», — рассуждал он.
Спиридон поднялся и, увидев стоящего все на том же месте Тариэла, понял, что тот собирается повторить удар. Он потянулся за своим револьвером, который носил с собой в голенище сапога, когда ездил куда-нибудь. Но при падении револьвер, видимо, спустился слишком-низко, и он не сразу мог выхватить его. Тариэл сообразил, что Спиридон ищет револьвер и рассвирепел. Он забыл о своем решении не марать рук и тигром кинулся на Спиридона. Тот не успел даже поднять головы, как-сильный удар тариэловых ручищ снова опрокинул его в грязь.
— За револьвер еще хватаешься!—ревел Тариэл, нанося беспощадные удары своей жертве.
Сообщники Тариэла издали глядели на забавное для. них зрелище.
Из лавок выбежали люди.
— Этот сумасшедший убьет его! — закричал кто-то и бросился к Тариэлу как раз в то время, когда Тариэл схватил рукой несчастного Спиридона за одну ногу, а другую придерживал своей ногой, намереваясь разорвать его пополам.
Не знаю, возможно ли таким образом разорвать, человека надвое, но он наверняка переломал бы ему обе ноги. Особенно бесился Тариэл от того, что Спиридон ни разу не попросил у него пощады.
Несчастную жертву вырвали, наконец, из лап Тариэла. Спиридон был в грязи, одежда на нем была изорвана и тоже вываляна в грязи. Он вытащил револьвер, но было поздно: Тариэл стоял в окружении людей, уговаривающих его успокоиться и, выстрелив в него, он мог лопасть в невинного человека. Спиридон снова опустил револьвер за голенище и побрел дальше.
А Деспинэ в это время стояла у порога своей комнаты и отсюда видела все. Она вздрогнула и насторожилась, когда Тариэл направился к ее мужу. И когда Спиридон свалился в грязь от пинка Тариэла, она пронзительно вскрикнула и, не помня себя, бросилась на помощь мужу. Но один из сообщников Тариэла внезапно преградил ей путь.
— Куда вы? Такой ангел не должен вмешиваться в драку! — сказал он ей.
Деспинэ хотела увернуться от него, но он схватил нее в раскрытые объятия и крепко стиснул, будто защищал ее. Женщина стала вырываться из объятий. В бессильной злобе она больно впилась зубами в его руку. И только тогда молодой человек разжал объятия. Но за это время Тариэла успели оттащить от Спиридона. Избитый и несчастный, он шел теперь ей навстречу.
Что ей было делать? Как живой мертвец побрела она за мужем, таким же мертвецом. Долго волновались люди, обсуждая происшедшее. Одни винили Спиридона, он-де русскими словами бранил Тариэла, а разве Тариэл спустит такому! Другие шли еще дальше: жена учителя, говорят, обещала Тариэлу выйти к нему в сумерках на свидание, а муж узнал об этом, и все произошло из-за этого. И не перечислить, сколько еще сплетен развели вокруг! Только некоторые (и таких было немного) мрачно хмурились, узнав про эту историю, и говорили, что это не храбрость, а просто-напросто зверство.
Между тем, настал час отъезда. Спиридон убедился, что оставаться и искать справедливого наказания Тариэла за насилие и незаслуженное оскорбление бесполезно, он только поставит себя в еще более оскорбительное положение. Поэтому он с женой заранее вошли в вагон., чтобы поскорее отгородиться от этих проклятых мест.
— Послушайте, вы про дуэль забыли! — издевательски крикнул Тариэл в окно вагона, в котором сидел Спиридон.
Но Спиридон только безразлично посмотрел в сторону окна.
Как только поезд отошел, Тариэл со своими друзьями по своему обычаю зашел в духан и продолжал кутить с таким беспечным видом, словно в этот день и букашки не обидел. Правда, не удалось ему на этот раз удовлетворить свой каприз, но зато он утешился избиением мужа женщины, над которой ему хотелось потешиться.