– Сюда иди! На голос мой иди, дурища, – сказала девушка и, подойдя к двери, отперла ее, отодвинула засов.
Как появился свет, так Ута почти бегом кинулась к нему. Да и немудрено, первый этаж дома книготорговца был премерзок и страшен.
Они вышли на улицу, и теперь даже грязная и вонючая улица Ткачей казалась им чистой и запах был терпим. И люди суетой своей уже не раздражали. Агнес шагала чуть впереди, следом шла Ута, прижимая к груди большую книгу, завернутую в дерюгу. Агнес оглянулась на служанку, поглядела на ее лицо и невольно улыбнулась, а потом спросила:
– Думаю замуж тебя отдать за книготорговца. Пойдешь?
Ута аж остановилась от такого вопроса, глаза от ужаса выпучила, рот открыла, да ничего сказать не смогла. Так и стояла посреди улицы с раскрытым ртом.
– Пошли, дурища, пошли, – говорила Агнес, смеясь. – Шучу я. Не нужна ты ему. Ему детишки потребны, те, что помладше.
Ей пришлось хватать служанку за рукав и тянуть, пока та пришла в себя и пошла сама.
– Что? Страшный он? – улыбалась девушка, глядя на служанку.
– Не приведи господи! – Ута даже перекрестилась, что делала нечасто. – И премерзок, и престрашен! Прямо такой, как описывал наш поп, когда говорил про сатану.
– Верно-верно, – соглашалась Агнес, думая о чем-то своем. – Зато служить будет верно, за страх служить будет, и не денется никуда, и не донесет.
Уж в этом она не сомневалась. Так дошли они до конца улицы, где ждала карета. Садясь в нее, Агнес думала даже не о книге интересной и не о том, что книготорговец теперь никуда от нее не денется. Она думала о его словах про то, что в стекло могут заглядывать лишь лучшие сестры. Лучшие! И значит, она была одной из лучших. Ах, как приятно это знать! Одно плохо, что никому об этом сказать нельзя. Ну не Уте же о том хвалиться, не Зельде, не Игнатию. Они и так ее силу знают, и так ее боготворят. Да и не поймут они. Господину бы о том сказать. Перед ним бы похвалиться. Похвала его была для Агнес сладка неимоверно. Мгновенная теплота его была желанна всем ее сердцем. А его поцелуй, пусть даже отцовский, в висок или лоб, сердце ее тревожил даже долгое время спустя воспоминаниями сладкими по ночам. Ну, а если не пред господином похвастаться, так перед другими… сестрами, чтобы поняли ее и оценили. Вот это тоже было бы хорошо.
С этими мыслями ехала девушка по Ланну, смотрела рассеянно из окна кареты на улицы и чуть заметно улыбалась.
Время урожая – самое жаркое время в любом поместье. Работы и суеты много, даже господину праздному и то хватает. А уж непраздный трудится не меньше своего холопа. Нет, конечно, не косит он и снопы не вяжет, не обмолачивает их, солому не собирает и на ветру зерно не веет, а веять его нужно – за непровеянное от мякины и мелких гадов зерно купчишки цену совсем не ту дают, что хочет господин. Так что Ёган эту неделю почти не спал, но все равно не успевал везде. И Волкову пришлось мотаться между полем Эшбахта и новыми амбарами: то там пригляд нужен, то здесь. Мужики и нанятые на уборку солдаты не хотят стараться лишний раз для господина, работают спустя рукава. Если к ним сержанта не приставить, то будут лодырничать. Вот пригляд и нужен. Пригляд и подсчет. А как же в хозяйстве без счета? Никак нельзя.
Но за неделю до этого, вернувшись из Малена, решил кавалер исполнить задумку хитроумного своего монаха брата Семиона и из врага сделать друга.
Вечером того же дня он собрал к себе господ офицеров на ужин. Все пришли, кроме Брюнхвальда, тот еще был нездоров. Разговор вышел хороший, в основном говорили о том, сколько всего будет денег от добычи. Рене сказал, что одних мехов они продали на три тысячи талеров. Солдаты, прознав про это, приходили просить авансы, но офицеры и корпоралы не давали им денег. Зная, что спустят все в новом, едва построенном кабаке, где жадные девки и ушлые кабатчики уже ждут этих простофиль. Говорили солдатам, что надо дождаться, пока вся добыча будет распродана, тянули время, и в том имелся резон: не хотели командиры, чтобы солдаты пропили все деньги до зимы, а в зиму остались без хлеба.
А еще выяснялось, что денег с добычи получат достаточно: еще пряностей были ящики немалые. Волков и Рене, поглядывая на них, сошлись во мнении, что две тысячи непременно выручат. А если учесть ткани, вино, масло, лошадей отличных и еще много чего… В общем, решили купить хороший сундук и от имени солдатских старшин просили Волкова хранить все серебро у себя, более надежного места в Эшбахте не сыскать.
Все эти приятные разговоры за пивом и вином шли до самой темени, и жена кавалера Элеонора Августа, всю эту скуку слушать не пожелав, попрощалась со всеми, позвала служанку и пошла наверх спать. Это было как раз то, на что кавалер и рассчитывал. Господа офицеры, проводив госпожу Эшбахт, снова сели пить, раз кавалер ко сну идти не собирался. Пить и продолжать приятные разговоры о хорошей добыче. И сестра его Тереза с госпожой Ланге спать не ложились, сидели после ужина в конце стола и говорили негромко о чем-то женском.