Красавица бесилась, ядом исходила, думала, что будет его изводить, что больше не станет его допускать до себя. Да не вышло: господин ее к ней не прикасался больше, не звал к себе, не тянулся с поцелуем и не говорил ей почти ничего. Говорил он теперь только с офицерами своими, шептался да шушукался. Только Рене, Бертье да Роха разговаривали с ним. Ёган приходил к кавалеру с делами, архитектор приходил, но всех ждал один ответ:
– Позже, недосуг мне сейчас.
Брунхильда видела, как однажды утром вернулся Сыч, которого не было несколько дней. Был он заросшим щетиной и грязным, но господин его не погнал прочь, как обычно, а звал за стол.
Немедленно позвал господ офицеров, и те быстро пришли. И сидели они за столом, долго шушукались. И Сыч больше других говорил, а еще на листе бумаги что-то рисовал и показывал всем.
Когда же господа участники этого совета стали расходиться, так господин сказал им:
– Подготовьтесь, господа, со всей должной тщательностью.
– Не извольте волноваться, кавалер, – ответил за всех Рене, самый старший по возрасту.
– Роха, а ты пришли мне этого увальня, – чуть помедлив, велел Волков. – Толку от него в стрелках будет не так много, так пусть при мне состоит.
– Да, кавалер! – откликнулся Роха.
И господа ротмистры ушли.
Брунхильда уже намеревалась начать тот разговор, о котором давно думала, да тут пришел молодой верзила с зашитой мордой и головой. Стал в дверях:
– Господин, звали?
– Максимилиан, – разглядывая здоровяка, позвал Волков, – а ну-ка погляди, есть ли у нас в ящике доспех, что подошел бы ему?
– И глядеть нечего, – с уверенностью сказал Максимилиан. – Он больно велик, даже ваши доспехи ему малы окажутся, разве что если сразу на рубаху их надевать. А бригантина ваша ему и на рубаху не налезет, вернее, не застегнется на нем. И стеганки ему не подойдут, а шлем ваш старый налезет только без подшлемника.
Он был прав.
– Увалень, – обратился к здоровяку Волков, – завтра еду в город, отправишься со мной. Максимилиан, выбери ему самого крепкого мерина.
Тем временем Брунхильду распирало желание поговорить с Волковым, а он все молчал и молчал. Только выводил ее из себя таким пренебрежением к ней. Она уже думала кричать на него от злости, в волосы ему вцепиться, лишь бы он обратил на нее внимание. Да разве осмелишься, когда господин с таким лицом сидит, что смотреть на него боязно?
Уже когда стало тихо в доме, сестра Тереза уложила детей спать и Мария тоже угомонилась и больше не гремела на кухне тазами, Брунхильда расчесала волосы, привела себя в порядок и, раздевшись догола, легла на перины сверху. Жарко же. Уж так-то кавалер не посмеет не обратить на нее внимания.
Он пришел, сел на кровать, стал стягивать сапог с больной ноги. Сопел, останавливался для передышки. Снять сапог сам кавалер мог, но для него это было дело непростое. Брунхильда встала, подошла и взялась за сапог. Волков вытянул ногу, и красавица легко стащила обувь. И тогда кавалер оглядел ее с ног до головы. Она, как, впрочем, и всегда, была прекрасна. Положил руку на ее бедро, погладил живот и спросил:
– Поздно уже, чего не спишь?
А она не отошла и не отстранилась, наконец получила возможность заговорить с ним:
– Не спится, как же девице спать перед выданьем? – Волков посадил ее рядом с собой. Стал глядеть на нее и гладить по волосам, по спине. – Ну, что молчите? – Она заглядывала ему в глаза. – Скажите уж, если не нужна вам.
– Нужна, – сказал он. – Такой, как ты, у меня не было никогда.
– Так берите меня сами замуж! – заговорила девушка со страстью. – А не хотите, так не берите, просто стану при вас жить. Хоть и не любо мне то, но согласна жить, как сейчас живу.
– Нет, – возразил Волков спокойно, продолжая гладить ее волосы и взгляда от нее не отрывая. – За графа пойдешь.
– Вижу, что люба вам, – бросила девушка зло, – а за старика меня отдаете. Видно, много он вам предложил. Уж хоть сказали бы, сколько за меня выручили. Ну? Мне, может, для спеси знать хочется, сколько стою я?
Волков встал и в одном сапоге подошел к сундуку, отпер его, достал из него бумагу, развернул и, подойдя к Брунхильде, протянул ей:
– Читай, ты ж теперь грамотна.
Она схватила бумагу ручками своими цепкими, кинулась к лампе, села, стала читать. Прочла, подняла голову:
– Поместье? Вам будет?
– Почему мне-то? – Он усмехнулся. – Читай, бестолочь. Видишь, написано – Вдовий ценз.