Госпожа Эшбахт в тот вечер снова возжелала внимания мужа. Муж отказывался, а она раздражалась.
– Когда же эта ваша хворь утихнет? – зло говорила Элеонора Августа.
– Я же говорил вам уже, две или три недели, – отвечал кавалер и, признаться, находил в этих разговорах даже какое-то развлечение для себя.
– Господи, послал Бог мужа! – злилась жена. – Неуж так болит ваша нога, чтобы вы ни к чему не годны были!
– Так страдаю, – говорил Волков, – что даже чары ваши женские бессильны те страдания унять.
– Те страдания унять? – Элеонора Августа с презрением смотрела на него и вздыхала: – Святая Дева, Матерь Господня, за что мне такое?!
– Может, есть за что? – невинно спросил кавалер. – Может, вам помолиться?
– Молилась я! – Жена отвернулась от него и забралась под перину.
А Волков только улыбался и ждал, когда же она заснет.
Как случилось это, кликнул он Сыча. Схватить, придушить, притащить, запугать – все это Фриц Ламме умел.
Бригитт Ланге спала на сдвинутых лавках рядом со столом, подле лежали сестра и племянники кавалера, а она оказалась на самом краю. Спала без чепца, в доме жарко, волосы по подушке разметались, словно лучи от солнца, в разные стороны. Красивая. Волков стоял, держал лампу и любовался ею.
Брать ее было удобно. Сыч подошел к ней совсем неслышно и пятерней своею зажал ей рот так крепко, что она только лишь и могла что мычать. А он одним движением выдернул перепуганную девушку из-под перины. Она ручками махала, пыталась от его лапы освободиться, да тщетно. Он поволок ее к двери так легко, словно она совсем невесома. Волков удивился опять тому, как Сыч все ладно делает. Под той же периной дети спали, так ни один даже не зашевелился. Когда кавалер выходил из дома, он обернулся. Только Мария, что спала на полу у печи, подняла голову.
– Спи, – строго сказал он и вышел на улицу вслед за Сычом.
На небе звезды, тепло, тихо, сверчки звенят в ночи. А Фриц Ламме тем временем тащит полумертвую от страха женщину к колодцу. Ее нижняя рубаха белеет в ночи. Она даже не кричит, хотя теперь может, Сыч рот ей не затыкает, только причитает, молится негромко и всхлипывает.
Сыч ее до колодца доволок и животом положил на край, чтобы голова вниз, в черноту бездонную свисала, и говорит:
– Ну, хватит уже причитать, хватит.
– Господи, да что же вам нужно? – Из колодца голос госпожи Ланге словно издалека прилетал.
Волков подошел, поставил лампу на сруб и сказал, к ней в колодец заглядывая:
– Нужно, чтобы вы ответили нам на пару вопросов.
– Я скажу вам все, отпустите только, живот больно! – всхлипнула Бригитт.
Волков сделал знак, и Сыч вытащил ее из колодца.
– С кем вы были тогда, когда я застал вас в бальной зале? – сразу спросил кавалер, это был первый вопрос, который его интересовал.
– Я… Я была с младшим из Маленом, Гюнтером Дирком фон Гебенбургом, – лепетала женщина.
– А жена моя? – холодно спрашивал он. – С кем она была?
Тут госпожа Ланге стала рыдать:
– Господи, Господи! Святые угодники и заступники! – Она вытирала слезы и, кажется, не собиралась говорить.
– Сыч! – коротко позвал кавалер.
Фриц Ламме все понял, он опять схватил девушку и снова перегнул через стенку колодца, только теперь он опустил ее еще ниже, так что приходилось ему держать ее за бедра и рубаху. Волков заволновался даже, удержит ли. Но Сыч держал крепко. Бригитт кричала в голос, да разве из колодца докричишься до кого? Нет, только Волков и Сыч слышали ее крик.
– Ну, – спрашивал женщину Фриц Ламме. – Скажешь, кто еще был с вами, кто был с госпожой Эшбахт?
– Скажу, скажу, вытащите меня Христа ради! – молила Бригитт.
Сыч выволок девушку, пока вытаскивал, чуть не стянул с нее ее рубаху. Хоть и темно было, лампа и звезды немного света давали, но кавалеру понравилось то, что он увидел. Красивое плечо, красивая небольшая грудь. А Бригитт, как ее из колодца вытащили, вместо того чтобы сказать то, что от нее хотели узнать, стала вдруг причитать:
– Господи, не могу я сказать! Она ко мне добра всегда была. С юных лет мы вместе. Она и подруга, и госпожа моя.
– Ах, вот как ты запела, шкура рыжая! – Сыч рывком схватил ее за волосы на затылке так, что она вскрикнула, поставил на колени, сам присел рядом и зашипел ей в ухо страшным голосом: – Играть со мной надумала? Так знай, господин здесь только один. И это рыцарь Фолькоф, и если он велит тебя повесить, так я повешу. Будь ты хоть трижды подруга дочери графа. Но перед тем как повесить тебя, я тебя истязать буду, шкуру твою веснушчатую спущу на сапоги себе, хочу, чтобы веснушки со спины твоей на голенищах моих видны были. А уж потом повешу тебя ошкуренную.