Было видно, что данные слова давались Кузнецову нелегко.
Я, конечно, же мог покачать права и воспротивится своему аресту, но вот куда мне дальше идти и что после этого делать? Скрываться от правосудия долгие годы? Сбегать из страны? Так что арест на данный момент представлялся мне приемлемым вариантом, поэтому я просто встал и пошел в сторону Гурта.
– И вы называете это безопасностью? Кажется, не прошло и полугода, как я оказываюсь в камере. И покушений на меня то же было достаточно. А от вас я только и слышу: “Мы не понимаем. Мы не знаем почему”. Может, хватит уже?
– Алексей…
- Что Алексей? У вас камеры лично для меня не найдется? Так сказать, личной? С вами была договоренность о безопасности, в помощи обучении и двух артефактах. Нет, я не спорю – я их получил. Но вот договаривались о помощи мы еще в конце марта, а обучаться я начал в июле. Артефакты вообще получил в августе. Про безопасность я лучше промолчу. Так что Академия, похоже, не сильно собирается выполнять свои обязательства. Спасибо.
Камера, в которой меня разместили, мало напоминала тюремную. От гостиничного номера она отличалась только решетками на окнах, да странной формой двери. А так вполне себе небольшая квартира-студия со всеми удобствами. Ну и ее размеры были очень малы: три шага в ширину и примерно с десяток в длину. Так как мне нечего было делать, я мерил комнату шагами. А так обычная комната. Только с решетками.
Чтобы совсем не раскиснуть, примерно через час непрерывного вышагивания вдоль комнаты я принялся за медитацию. Хотелось бы мне сказать, что я достиг просветления, но нет! Всего, что я достиг, был спокойный сон. Так что к следующему дню я прекрасно выспался и стал ожидать вызова на комиссию. Однако я прождал целое утро, а потом и день, но вызова так и не последовало. Я начал несколько волноваться, ведь пропуск предыдущего заседания привел меня сюда, повторный пропуск может привести к еще более печальным последствиям.
Не пришли за мной и вечером, так что волноваться я начал еще больше. Для самоуспокоения я принялся за медитацию, которую мне пришлось проводить еще три дня, ведь всё это время я провел в камере. Лишь на четвертый день меня вывели на заседание. Большинство из этих дней я провел за медитацией. Правда, если честно, большую часть из этого времени я просто старался не заснуть. Но вот в остальное время провел с пользой. Я успокоился, насколько мог, и к началу заседания был максимально спокойным для такого развития ситуации.
Однако без сюрпризов не обошлось. Первым из них было то, что меня повели не в обычный зал заседания, а в помещение больше похожее на зал суда. Меня и посадили-то практически отдельно от других. Создавалось впечатление, что будет заседание суда, на котором меня будут судить. Второй неожиданностью стали мои соседи: Кузнецов и Гурт. Что уж тут случилось я не знал, но то, что этих двоих перевили из служащих академии в подозреваемые, говорило о многом. Сами чиновники сидели белее мела, настроение их было не сильно хорошим. Кажется, никто из них не замечал никого. Причем пришибленными были не только они, но и большая часть участников данного заседания. Народ находился в легком шоке. А кто не был в нем, тот, скорее всего, пришёл просто посмотреть на это действо. Как говорилось, напряжение чувствовалось в воздухе. Хотелось бы сказать, что напряжение витало, но нет – именно висело. За те четыре заседания, что я пропустил, меня окончательно перевели из свидетеля в подозреваемые, отсутствие на заседаниях приравняли к попытке побега, все робкие попытки моей защиты прерывались в зародыше и довольно жестоко. Единственное, что мне оставалось это сдаться и уповать на милость победителя.
Председатель комиссии уже не говорил свои обвинительные речи. Он вальяжно вещал, обвиняя меня практически во всем, что хотел. Казалось, спроси его о том, кто в древности взял неприступную крепость Измаил, он обвинит в этом меня. Большинство присутствующих немного не понимали, что тут вообще происходит.
Хотя, если честно, данное действо ну никак не могло быть законным судебным заседанием хотя бы потому, что председатель самолично захватил большинство ролей. Он одновременно был и судьей, и прокурором, и боюсь что палачом. Казалось, что он не боялся ничего: ни меня, ни Императора, ни черта, ни Бога. Вся его пафосная речь заключалась в том, что один нехороший студент Академии откуда-то прознал про древнее наследие рода Хряковых и возжелал его. И не просто возжелал, а с помощью подкупленных сотрудников Академии подготовил и воплотил в жизнь план по его изъятию. Такой бред был настолько неправдоподобен, что мне как-то уже и самому становилось ясно, что данный студент гений. И единственное , что останавливало от того, чтобы поверить во все это, то что данный студент – я. А у меня точно не было таких возможностей.