Если подумать, то я, наверное, просто повторяю то, что ему уже говорил мистер Хоутон, только он решил не слушать. Я изгоняю эту мысль из головы, потому что она не приносит ничего, кроме тихой, бурлящей ярости.
Через час Эван говорит мне, что мы должны встать и сделать растяжку. Я закатываю глаза и остаюсь на своем табурете. Он запрыгивает на середину кухни, поворачивает туловище, размахивает руками, касается пальцев ног. Его непринужденный атлетизм, перекатывание мышц под одеждой, как ни странно, завораживают.
— Мне нужно оставаться гибким, — объясняет он, вероятно, в ответ на мой пристальный взгляд. — Иначе мои мышцы будут сводить судороги.
— Да, — говорю я резко. — Я и забыла, что ты — звездный спортсмен Спиркреста. Будущий чемпион.
— Уже нет, — говорит он, не обращая внимания на мой сарказм. — Отец заставил меня бросить регби, а это было единственное, в чем я был действительно хорош.
Хотя я бы ни за что не попала на один из его матчей, я более чем осведомлена о его репутации как регбиста. После каждого матча девушки наперебой расхваливали его силу, выносливость, стойкость. Я уверена, что Эван мог переспать с любой девушкой в Спиркресте только благодаря своей регбийной доблести.
Ну. Почти с любой девушкой.
Логическая часть меня понимает, почему девушки могут находить атлетизм привлекательным. Нужно быть слепой, чтобы не заметить, как хорошо выглядят мышцы Эвана под его гладкой кожей.
Я просто считаю, что твердый пресс не может заменить личность.
И все же странно представлять себе Эвана, не делающего того, что ему хочется. Он всегда действует в соответствии с любыми импульсами и капризами, и мне всегда было ясно, как сильно он любит регби. Даже если отец хотел, чтобы он прекратил, для меня все равно удивительно, что он послушался.
— Ну, теперь ты сможешь состариться без повреждений мозга.
Он сцепил пальцы и вытянул руки за спину. — Для подростка вредно не иметь выхода своей агрессии.
— Похоже, ты очень хорошо умеешь находить себе грушу для битья, когда тебе это нужно.
Колючий комментарий и более чем неразумный. Однако он не выглядит ошеломленным.
— Мм, мило, Саттон. Но это не тот вид агрессии, который я имею в виду.
Он прекращает свои упражнения и подходит ко мне. Мое сердце учащенно забилось от его внезапного приближения и тяжести его взгляда, когда он заговорил.
— Я говорю о той агрессии, когда хочется просто схватить кого-нибудь. — Его руки вырываются, и он хватает меня за шею, заставляя меня подпрыгнуть так сильно, что ручка вылетает из руки. — Впечатать их в стену. Вбить их в стену. Одолеть их. Такая агрессия, Саттон.
Он держит мою шею не настолько сильно, чтобы причинить боль, но его хватка тверда, намекая на силу, которую он мог бы использовать, если бы захотел. Он пытается запугать меня, как сделал это, когда снимал с меня шарф и пальто. Поэтому я заставляю себя сохранять спокойствие и невозмутимость.
— Я не знаю, — холодно отвечаю я.
— Нет, я уверен, что не знаешь, — усмехается он, его пальцы проникают чуть глубже. Пульсация между моих ног вторит бешеному биению моего сердца. — Но ты так туго зажата — наверняка внутри тебя накопилось столько напряжения. Я уверен, что смогу найти способ выплеснуть эту агрессию прямо из тебя.
Я смотрю ему прямо в глаза, не желая поддаваться на уговоры.
— Если ты предлагаешь себя в качестве груши для битья, то я уверена, что ты сможешь.
— В любом месте и в любое время, — говорит он, низко и хрипло. — О, я бы даже не стал сдерживаться с тобой, Саттон. Я бы отдал тебе все, что у меня есть.
Несмотря на то, что мы говорим о спорте, мне вдруг кажется, что это не так. Мое дыхание сбивается, кожа горит под одеждой. Тепло опускается в живот, струйками течет между ног. Я вспоминаю наше первое прикосновение, невинность того момента. Но воспоминания о том объятии сгорают, как хворост в огне всего, что происходит сейчас, и разлетаются в разные стороны.
Потому что это не мило и невинно.
Это агрессия в другой форме. Красный цвет похоти, замаскированный под алый цвет насилия.
Я нервно облизываю губы. Его взгляд тут же падает на мой рот.
— Нет ничего такого, что ты мог бы дать, что я не могла бы взять, Эван. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты только болтаешь.