Николас задумчиво нахмурился:
– Я размышлял над этим вопросом. Здесь, где никто не знает о моих титулах, я могу свободно передвигаться незамеченным. И одет я, как все здешние люди. Ваши странные законы мне непонятны. Да и деньги… мне следовало бы нанять слуг, но в этом времени одна рубашка стоит дороже их годового жалованья. Как я ни стараюсь, все не могу понять ваших обычаев. И часто… – Он отвел глаза. – Часто делаю глупости. Выгляжу полным идиотом.
– Как и я, несмотря на то что выросла в этом веке, – весело заверила Даглесс.
– Но ты женщина, – возразил он.
– Прежде всего следует прояснить один важный вопрос: в этом веке женщины не рабыни мужчин. Сегодняшние женщины говорят все, что хотят сказать, и делают все, что хотят сделать. Мы твердо знаем, что пришли в этот мир не затем, чтобы служить игрушкой мужчинам.
Рот Николаса изумленно открылся.
– Так вот кем считают женщин моего времени? Воображаете, будто женщины существовали только для удовольствия мужчин?
– Покорные, послушные, запертые в замке, постоянно беременные и не умеющие даже читать, поскольку им запрещали учиться.
Эмоции сменялись на лице Николаса: удивление, гнев, недоверие. Наконец он немного успокоился и улыбнулся. В глазах плясали веселые искорки.
– Вернувшись, я обязательно расскажу матери, что о ней думали в двадцатом веке. Учти, мать похоронила троих мужей. – Губы его смешливо дернулись. – Король Генрих утверждал, что мужья матери сами сводили себя в могилу, поскольку и вполовину не были такими мужчинами, как она. Покорная? Нет, леди, вот уж покорной ее не назовешь! Необразованная? Мать говорит на четырех языках и спорит с философами!
– Значит, ваша матушка – исключение. Я уверена, что большинство женщин были абсолютно угнетены и забиты. Иначе и быть не могло. Недаром они считались собственностью мужчин!
Он ответил пронзительным взглядом:
– А в ваши дни мужчины так уж благородны? Не покидают женщин? Не оставляют их на милость природы, без денег, защиты и средств найти ночлег хотя бы на одну ночь?
Даглесс, краснея, отвернулась. Что же, может, она не в таком положении, чтобы спорить на подобные темы!
– Ладно, вы правы, – кивнула она. – Но перейдем к делу. Сначала мы пойдем в аптеку и купим туалетные принадлежности и немного косметики. Мне нужны тени для век, тональный крем, румяна, и я готова убить за тюбик помады. Кроме того, мы не сможем обойтись без зубных щеток, пасты и нити для чистки зубов. Кстати! Покажите мне зубы.
– Мадам!
– Покажите мне зубы, – твердо повторила она. Если он действительно заработавшийся аспирант, в его зубах будут пломбы, но если он явился из шестнадцатого века, значит, понятия не имеет о дантистах.
Немного помедлив, Николас послушно открыл рот, и Даглесс стала бесцеремонно разглядывать его зубы. Трех зубов сбоку не хватало, а в четвертом, похоже, была дырка. И никаких следов работы стоматолога.
– Нужно отвести вас к дантисту и позаботиться об этой дырке.
Николас немедленно отстранился.
– Зуб не настолько болит, чтобы его рвать! – сухо заметил он.
– Именно поэтому у вас нет трех зубов? Их вырвали?
Он пожал плечами, считая ответ достаточно очевидным.
Поэтому Даглесс открыла рот, показала пломбы и попыталась объяснить, что такое стоматолог.
– А, вот где вы! – воскликнул викарий, подходя ближе. – Значит, вы успели подружиться!
Его глаза весело блестели.
– Мы не… – начала Даглесс, намереваясь сказать, что их дружба вовсе не того рода, на который намекал викарий, но осеклась. Правда потребует слишком пространных объяснений. – Нам уже пора. – Она встала. – Много дел. Николас, вы готовы?
Николас учтиво предложил ей руку, и они вместе покинули церковь. Выйдя во двор, Даглесс осмотрелась. Подумать только, прошел всего лишь день с тех пор, как Роберт покинул ее здесь!
– Что это там блестит? – спросил Николас, глядя в сторону надгробия. Именно об него вчера споткнулась Глория, а потом лгала, что Даглесс расцарапала ей руку. Даглесс подошла ближе и нагнулась. В траве у камня, полузасыпанный грязью, лежал пятитысячный браслет Глории. Даглесс подняла украшение и поднесла к свету.
– Качество алмазов хорошее, но и только, – заметил Николас, заглянув ей через плечо. – Изумруды – жалкая дешевка.
Даглесс, улыбаясь, стиснула браслет.
– Теперь я его найду. Теперь-то он уж точно явится сюда! – воскликнула она и, поспешно вернувшись в церковь, сказала викарию, что если Роберт Уитли позвонит и станет справляться о браслете, пусть передаст, что браслет у нее.