Сердитый дед Тимофте потирал свою острую бородку, выплевывал давно угасший окурок и люто растирал его каблуком ботинка. Даже голос у него леденел. Следующие часы он переживал очень тяжело, словно на него сваливалась кто знает какая беда. Он не находил себе места, ходил, словно неприкаянный, что-то без умолку бормотал, и его не могли утешить тогда даже любимейшие ученики. И лишь тогда, когда некоторые из сорванцов, извлеченных на солнце, приходили к нему просить прощения, и в том намерении не было ни капли неискренности, дед Тимофте отходил. «Ну, вот так… Но одних только слов мало…» — бормотал старик уже не сердито и, еще хмурый, немедленно искал себе какую-то важную работу. Сердце его колотилось чаще, но уже скрытно искрилась слеза радости в еще пасмурном взгляде.
На памяти деда Тимофте было немало подобных случаев, которые сыграли положительную роль в жизни некоторых людей, которыми потом гордилась школа.
Очень много значило, если дед Тимофте положительно отметит кого-то. Для кое-кого из своих любимцев он мог отворить в любой час дня и ночи классные комнаты, лаборатории, спортивный зал, пусть даже после этого приходилось трудиться несколько часов подряд, лишь бы придать им такой же вид, который был здесь раньше.
Иногда он мог вмешаться со своими довольно здравыми советами в конфликты между учителями и учениками, в особенности тогда, когда какой-нибудь стыдливый ученик попадал в немилость к учителю. Старик умел замечать подобные «случаи», умел, как никто другой, понять душу напуганного сорванца и так же хорошо знал, как повлиять на сердитого учителя, чтобы сгладить неприятную ситуацию, которая могла бы без его вмешательства длиться до окончания обучения. Ученики даже твердили, что, например, когда речь идет о переэкзаменовке по определенным предметам, то лучше поговорить с дедом Тимофте, чем писать письменное заявление в дирекцию.
Но для того, чтобы тебя полюбил дед Тимофте, тебе нужно стать «первостепенным» учеником, другими словами — наилучшим, образцом из образцов. И уж если дед избирает тебя своим любимцем, а у тебя возникает конфликт с педагогами, то будь уверен — будущее твое обеспечено. Довольно назвать два — три случая с большими людьми, которые оказывались когда-то в подобных ситуациях — преподаватели начинали смотреть иначе на все и понемногу изменяли мнение, — так как старик всегда говорил откровенно, резал правду-матку, смотрел при этом прямо в глаза и, кажется, не ошибся ни разу, беря кого-то под защиту.
В тот год, когда начинается наш рассказ, у деда Тимофте были, как всегда, любимцы и паршивцы. И, ясное дело, только случайно произошло так, что основные его любимцы были учениками восьмого класса, все они жили в квартале Черешен, поэтому всех их называли «черешары». И так же случайно среди наибольших «негодников» были двое, тоже из восьмого, которых он однажды утром нашел во рву, заросшем сорняками, в то время, как их коллеги сидели все, как один, на уроке геологии.
Но надо сказать с самого начала, что первым из первейших любимцев деда Тимофте был один сорванец из пятого, шалопай, которому не было равных во всей школе, а может даже и за всю историю школы, но ему старик ни разу не показывал своего отношения. Даже больше — он ругал его за все затеи и шалости, никогда его не жалел даже ради шутки, как это он делал с другими учениками, которых отмечал. И если бы за пятьдесят лет службы деда Тимофте у него не случалось ничего подобного, в частности, если бы тридцать пять лет тому назад сердце его не останавливалось каждую минуту из-за одного сорванца — шалопая, который на каждом шагу выкидывал какие-то коленца и каждой фразой старался подколоть, а сейчас он — один из самых знаменитых людей в стране, то более чем вероятно, что хитрый вихрастый белокурый сорванец оказался бы в группе «невыносимых». Но поскольку старик имел ясную память о минувших событиях и умел безошибочно предугадывать события, то он сознательно подчинился веселому и воинствующему характеру Тика и зачислил его к своим любимцам. То есть он предвидел для него большое будущее.
Однако Тик не знал этого и каждый раз, идя мимо деда Тимофте, если не свистел во все пальцы, то тянул за собою огромного пса на толстой цепи и спрашивал именно тогда, когда проходил рядом с каморкой старого сторожа: