ТАЙНА ЧЕЛОВЕКА В БЕРЕТЕ.
ВАСИЛЬ ТЯПИНСКИЙ
(1530 — около 1600)
Когда-то я попала на ярмарку работ студентов Академии искусств. Среди прочего мне досталась там стильная тарелка с черно-белым изображением бородатого человека в камзоле и лихом берете. Образ романтический, европейский. Василь Тяпинский, белорусский гуманист-просветитель, книгоиздатель. Во дворике БГУ можно присесть на бронзовую лавку, где ведут вечный диспут два мыслителя, два друга — Сымон Будный и Василь Тяпинский.
Конечно, издатель Тяпинский — в тени своего великого предшественника Франциска Скорины. Купеческий сын Скорина думал о популярности своего товара: крупный шрифт, картинки, доступные предисловия; Тяпинский подошел к делу как филолог. Ученые восхищаются, как он в своем издании Евангелия в переводе на два языка — церковнославянский и старобелорусский — проанализировал текст, сделал примечания, ссылки и отсылки. Понять написанное им мог только человек образованный. К тому же Тяпинский был сторонником Реформации, благодаря которой и стали появляться в Европе переводы Священного Писания на национальные языки. А Реформация в Беларуси долгое время была темой «скользкой», «еретической».
И оказалось: о Тяпинском не только мало известно, но и что известно — почти все неправильно!
Начнем со знаменитого портрета в берете. Исследователи сомневаются, что на нем издатель Василь Тяпинский.
Портрет стал широко известен благодаря Вацлаву Ластовскому, белорусскому возрожденцу начала прошлого века. Ластовский одержимо искал древности, восполняющие пробелы нашей истории, популяризировал ее мифы и легенды. Иногда создавал их сам, как, например, историю о полоцких лабиринтах, где есть библиотека и хранители тайных знаний. Ластовский же узнал о портрете из публикации в 1919 году в минской газете Ромуальда Земкевича. У автора публикации имелась только карандашная копия на папиросной бумаге, а сам древорит, который Земкевич, по его словам, обнаружил в одном из экземпляров Брестской Библии 1563 года, в 1919-м уже не существовал.
К тому же ученым приходится задавать себе время от времени вопрос: а который именно Тяпинский?
Дело в том, что Василиев Тяпинских было двое. Исследователи никак не могли правильно растасовать факты его биографии, пока историк Веревкин-Шелюто не уточнил родословную Тяпинских. Оказывается, у братьев Николая и Матея было по сыну с именем Василь. Кого же из них дважды упоминает в своих работах Сымон Будный как своего единомышленника, «милого брата»? Одни ученые — за Николаевича, другие — за Матеевича.
Более того, между обоими Василями была вражда. В актовой книге Менского гродского суда можно найти жалобу сыновей одного из Василиев. Они направлялись в Полоцк «по справе своей, которую мети маем за позвы гродскими перед судом з земяны господарскими воеводства Полоцкого с паном Иваном и Василем Матеевичами Тяпинскими о забите через них отцу нашого пана Василя Тяпинского», то есть ехали судиться с убийцами отца, да по дороге сами были избиты.
Исследователь биографии Тяпинского Игорь Климов высказывает гипотезу, что переписчик ошибся, и речь не о Матеевичах, а о Николаевичах. Как понимаете, доказательств нет. Убитый родственниками Василь — из Латыголичей на Молодечненщине. Именно он, по мнению некоторых, и был издателем и переводчиком.
Но здесь начинается область предположений, и вполне возможно, где-то Васили перепутаны. Например, в энциклопедиях до сих пор значится, что издатель Василь Тяпинский был женат на княжне Софье Жижемской. Но Василь Матеевич или Василь Николаевич был ее мужем?
Конечно, логично, что именно издатель белорусской Библии и реформатор был женат на племяннице покровителя Реформации Евстафия Воловича, магната-издателя. Что молодой Василь и познакомился с невестой, работая у подканцлера Воловича, своего мецената.
Где печаталась белорусская Библия? Игорь Климов утверждает: «Не вытрымлівае ніякай крытыкі меркаванне пра друк Евангелля ў маёнтку Цяпіна (ці ў яго ваколіцах). У 1563 — 1570 гг., а потым у 1579 г. гэтая мясцовасць была арэнай вайсковых дзеянняў падчас Полацкай вайны, а на працягу 1570-х гг. межавала з тэрыторыяй, захопленай маскавітамі, варожымі да ўсялякіх іншаверцаў. Цяжка ўявіць сабе, што ў гэты час нехта мог распачаць пратэстанцкі друк у аддаленай вёсцы, якая да таго ж знаходзілася ў небяспечнай блізкасці да маскоўскіх уладанняў і тэатра вайсковых дзеянняў».