На этот раз движок работал тихо и мягко, будто его накрыли ватой. В общем, так оно и было, ватой прохладного июньского тумана укрыло всю бухту Рыцарь вместе с берегами. Тугарин представил вдруг широкое пространство залива, с островами и бухточками, со скалами, птичьими базарами, подводными лугами и лесами, со всей пестрой живностью, ради которой забрались в эту глухомань неугомонные паучники.
Одному Герману Александровичу Тугарину нет в этой глухой ночи покоя. Гонит его, тянет что-то еще угадать, понять, придумать для процветания станции.
По-хорошему, забраться бы теперь в свою лабораторию, достать записи, статьи из зарубежных журналов. Материалы очень любопытные подходят, копятся. Особенно вот эти ребята продуктивны, что у Князева в лаборатории, «на подселении». Надо же было так ловко нащупать корреляцию между электрохимической коррозией и биохимией обрастателей! Традиционные заказчики — моряки могли бы под такое дело хороший куш отвалить, только работай. Тут тебе и прямой путь к докторской. Но это надо обдумать. На это надо время...
Тугарин решительно ступал по хрустким прибрежным камням, мимоходом отмечая предполагаемые в глухом мраке ориентиры: столб, мостик через ручей, валун, сарай, склад, лодочные гаражи, компрессорную, отстойник от лабораторного корпуса. Так. Шлагбаум. Граница Князевграда.
Вот так всегда. Если идти некуда, но идти надо, значит, все одно, припрешься сюда. Ни одна лампочка не горит, значит, снова пашут в лаборатории. Отгородились от суеты, и хоть потоп!
Он ступил на деревянный помост, ведущий от лаборатории прямо к воде и к подвесному мостику на шхуну-гостиницу. Над кормой шхуны сразу вспыхнула лампочка, вырывая из тумана круто скошенный транец.
Прислушался: гудит в лаборатории центрифуга, вентиляторы, холодильные компрессоры, журчит вода в стоке. Сверху, из «апартамента», как будто слышна музыка. Может, не мешать?
Тугарин и сам не знал определенно, о чем хочет говорить с Князевым. После встречи с директором его не оставляло беспокойство и недоумение. Ну ладно, марикультура, никто с этим и не спорил. Пусть она будет главной — кто может оценить это главенство в науке? Даже такой крен станционного корабля можно считать допустимым, хотя и небезопасным для остальных. Но что за намеки на рыбников? Как можно ставить станцию в какую бы то ни было зависимость от другого ведомства? Это понять трудно.
Если уж на то пошло, собственная тема лаборатории Тугарина по борьбе с обрастаниями рыбакам куда важнее. Новая технология, предложенная в последнем отчете, вдвое удлиняет срок службы подводной краски. Значит — вдвое меньше докового времени, валюты на заграничные ремонты, рост скоростей и экономия топлива. Весомая, важная тема. Можно даже — шальная мысль! — взяться да написать вместо биологической диссертации техническую.
Все можно, было бы время. Можно даже жить, как Князев... Если жить, как Князев. Он — на виду, впереди, у него все, а станция во главе с Тугариным, будто жалкая падчерица при Князевграде. Однако хватит! Пора станцию поднимать, и не в одиночку, а сообща, теперь-то Евгений Васильевич не отвертится!
Винтовой трап, поскрипывая, вывел Тугарина на просторную веранду над лабораторией, посреди которой располагалась корабельного вида надстройка. В углах веранды на невысоких стойках висели тяжелые медные фонари. На леерах красовалось большое штурвальное колесо, снятое со шхуны. Убранство веранды дополнял небольшой, крытый резиной помост с гирями и штангой. Герман Александрович несколько раз вытолкнул двухпудовую гирю, подумал немного, взялся за штангу.
— На ночь вредно, Герман. Молочная кислота, — услышал он голос Князева через приоткрытую дверь. — Лучше чаю в такой туман все равно ничего нет. Заходи.
Единственная лампа под металлическим абажуром освещала лишь небольшой участок огромного князевского стола из черных досок, заваленного бумагами, кипами журналов и рукописей. В отраженном от бумаг слабом свете виднелись обшитые темным деревом стены с подводными фотографиями, две сабли, охотничье ружье... Всю противоположную стену, от широкой и низкой лежанки до окон, занимал камин, выложенный необработанными камнями. Музыка струилась откуда-то сверху.
Тугарин сел в кресло и блаженно вытянулся, перегородив ногами половину комнаты.
— Работаешь, — заметил полуутвердительно.
— Живу, — коротко отозвался Князев.
— Красиво живешь.
— Иначе не могу. — Князев к чему-то прислушался. — Включи чайник.
— Давно пора приучить его закипать от одного твоего желания. Вот это будет красивая жизнь, — отозвался Тугарин из-за кирпичной перегородки, где помещалась небольшая кухня.